У России одна задача — преодолеть сопротивление реакционного партийно-бюрократического аппарата. Эту же задачу решают все народы, которые ее составляют. Нет ничего, что бы делить между самими народами. И после кровавой неразберихи, националистической игры вокруг национальных обид и боли общность истории, судьбы, общность беды и всего пути в конце концов неизбежно сплавят Россию. Она будет свободной родиной для каждого.
Мы выстоим — иначе быть не может. Народ не побежит ни в эмиграцию, ни за валютой. Куда идти, зачем? Его валюта — родная земля, трудовые руки, преданность своей истории и культуре.
Нас осмеивает мир, над нами издеваются все, кому, как говорится, не лень. Мы и впрямь смешны в наших парламентах, первых свободных газетах и книгах, отчаянных политических спорах. Что ж, мы берем уроки у истории. Каждый новый день для нас — практика совершенно не известного дотоле политического бытия.
Но никто не заглянул в душу огромного народа. Она изранена, опустошена, измучена, однако по-прежнему принадлежит своей земле, своей истории. Народы России прорвутся в будущее, обязательно прорвутся. Они уже несут на своих плечах это будущее.
Интервью для российского радио в конце ноября 1991 года
Полагаю ошибочным переносить польский опыт шоковой терапии на нашу жизнь. Ну посудите сами: у поляков был кредит, помощь на 20 миллиардов долларов. В пересчете на нашу жизнь, наш народ (ну, так, грубый, конечно, пересчет) это около 200 миллиардов долларов. С такой помощью отважиться на шоковую терапию можно. Во всяком случае, есть на что опереться.
В Польше было уже устоявшееся фермерское хозяйство. В подавляющем большинстве хозяйство в деревне являлось частным. И уже не один год, а давно. Были налаженные связи деревни с городом, и земля не пустовала: работала и продуктов производила очень и очень много. Достаточно, чтобы накормить все население Польши.
В Польше не было 6-летнего разгрома хозяйства страны, которое, как у нас, еще до реформы, до шоковой терапии, привело народ к обнищанию. Была исключительная решимость всего польского общества — т. е. как раз то, что у нас начисто отсутствует, — вести реформы до конца, выстоять нужду, перенести ее. Но только не возвращаться назад.
Мы пришли к старту обнищавшими, обобранными, измученными. Никто не в состоянии терпеть. Но это не говорит о том, что наш народ избалованный или какой-то, ну, особенный народ, очень такой… знаете… болезненно относящийся к любому повышению цен, ухудшению жизненного уровня. Более терпеливого народа, наверное, нет на земле. Но ведь довести его до такого состояния, что
