А вот про войну он говорить не любил. Я часто спрашивал у него, каково там, на поле боя, но он предпочитал отшучиваться. Однажды, устав от того, что он вечно юлит, я справедливо заметил, что военные друзья отца частенько рассказывают про битвы, на что мой дядя ответил весьма странную вещь.
— С радостью о войне говорят лишь два типа людей: те, кто почти её не видел, и те, кого даже людьми назвать сложно. Что же касается друзей твоего отца… Легко рассказыватьо битвах, за которыми наблюдаешь со стороны. Легко рассуждать за битвой муравьев, когда ты сидишь на вершине каменной башни.
В тот момент я не очень понял, о чем говорит дядя, но о войне больше не спрашивал. Сейчас же я понимаю и боюсь представить, что пережил этот человек, и как ему удается оставаться таким сильным и не унывающим.
— Ну, и как тебе твоя будущая супруга?
— Спроси что полегче, — фыркнул я. — Внешне вполне ничего. А по характеру… пока не знаю.
— Ну, даже если не сойдетесь, ничто не мешает тебе завести потом любовницу по вкусу, — усмехнулся он, толкнув меня локтем в бок, на что я лишь махнул рукой. Мне прежде стоит жениться, а уж потом думать о любовнице.
* * *
Конца приема я ждал как нечто чудесное, но даже когда мы сели в карету, и та покатила в сторону нашего дома, отец донимал меня своими наставлениями. Он искренне считал, что я тоже должен выстраивать семейные связи, и в ближайшем будущем начать активно заниматься делами семьи.
Разумеется, я пропускал все эти «лекции» мимо ушей, потому что, откровенно говоря, мне было все равно. Я ещё молод, поразмыслю об этом лет эдак через десять.
Дядя, который так же ехал в нашей карете, вставал на мою защиту, говоря, что у меня ещё есть время всему научиться, но в тоже время, весьма недвусмысленно намекал, что все-таки мне стоит прислушаться к отцу.
Может, разумом я и понимал, что они правы, но мальчишеская гордыня не позволяла признать их правоту.
Я ещё успею и влиться в дела, и всему обучиться. Так я думал…
* * *
Взрыв произошел неожиданно, и казалось, случился где-то под каретой. Следом наступила резкая, невыносимая боль, и я проваливаюсь во тьму.
* * *
— Не теряй сознание, Виктор, — очередная пощечина от дяди заставила меня открыть глаза.
Бах!
Неожиданный выстрел заставил вздрогнуть Уоррена и выхватить револьвер, висящий на поясе. Вскочив на ноги, он скакнул к повозке и открыл огонь по кому-то. По нему открыли ответный огонь. Одна из пуль чиркнула по его плечу, но дядя даже внимания на это не обратил, продолжая стрелять в неизвестного.
