– Нормально.
– Подружилась с кем-нибудь?
– Ага. Придется устраивать кастинг, чтобы отобрать лучших.
Гленн с улыбкой кладет руку на мое плечо.
– Все так плохо?
Я вжимаюсь в сиденье, когда мы проезжаем мимо парней-спортсменов, флиртующих с девчонками в форме для игры в хоккей на траве. Мы с Гленном делаем вид, что не замечаем, как они провожают нас взглядами.
– Какая разница? – Я пожимаю плечами. – Это старшие классы. А сейчас я хочу домой.
Разумеется, я употребляю слово «домой» в широком смысле. Мой настоящий дом был местом, куда можно вернуться в конце такого дня, как этот. Я поворачивала на нашу улицу и оказывалась в моем личном маленьком убежище. Где были только папа, мама и я. И успокаивающая уверенность в том, что мне не нужно быть чем-то или кем-то другим.
– Даже не сомневаюсь, – говорит Гленн. – Не хочется портить тебе настроение, но сегодня у тебя занятие в группе психологической поддержки.
Черт, я и забыла об этом маленьком условии, которое Кора включила в шоу по моему возвращению к жизни.
– Вы что, и впрямь хотите, чтобы я туда ходила?
– Кора очень надеется на эти занятия. Она считает, тебе нужна поддержка во время реинтеграции.
В устах Гленна это слово звучит странно – обычно он избегает всех этих бесед. Конечно, он тоже входит в состав «Комиссии по жизни Авы», но там всем заправляет Кора, а Гленн, в основном, присутствует как представитель кровного родства.
– О, кое-кто выучил профессиональный жаргон! Кора заставила тебя прочитать все выпуски «Выживания при пожаре»?
Гленн раскатисто смеется.
– Кора порой слегка перебарщивает…
– Слегка?
– Ладно, изрядно перебарщивает, но ты должна понять, что она не смогла… – Он осекается.
Отвернувшись к окну, я пытаюсь побороть охватившее меня чувство вины.
– Не смогла спасти Сару, – продолжает Гленн. – И она никогда не простит себе, если с тобой что-нибудь случится.
Снаружи идет снег. Одинокая белая чайка бесцельно кружит над землей, будто забыв, куда ей нужно лететь. А на горизонте высятся белые пики хребта Уосатч.
Мы останавливаемся на светофоре, и Гленн треплет меня по ноге.
– Как там говорится, малышка? Дай им шанс?
Он смотрит на меня с мольбой во взгляде. Его нос точно такой, как был у мамы. И мне грустно, что это не она везет меня домой, в один из наших обычных дней, где нет места реинтеграции и мозгоправам.
– Ты же знаешь, доктор Лейн хочет лишь помочь тебе.
Доктор Лейн тоже входит в состав Комиссии по моей жизни – в качестве психолога. Она наблюдала меня все те шестьдесят дней, что я пробыла в региональном ожоговом центре. Шестьдесят дней и шестьдесят процентов моего тела было покрыто ожогами. Это не считая почти двух месяцев, которые я провела в искусственной коме, пока врачи спасали то, что от меня осталось.
