Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком | страница 40
Тень апокалипсиса увидел лишь битый жизнью циничный гений Фриц Ланг – беглец от нацистов. 28 сентября 1946-го вышел его триллер «Плащ и кинжал»: Гэри Купер играл мирного физика, вовлеченного УСС в погоню за нацистами, создающими бомбу на заводе-концлагере в Баварии.
[Англо-американский отряд] обнаруживает замаскированную автостраду, потом – огромные ворота и колючую проволоку под током. Они предельно осторожны, но ток оказывается отключен. Они находят пулеметные гнезда ‹…› нигде никого – и наконец добираются до огромной пустой пещеры ‹…› они приходят к выводу, что фабрика находится, вероятно, в Аргентине или где-то там. Появляется сержант, только что обнаруживший трупы шестидесяти тысяч рабочих-рабов. ‹…› У входа в пещеру торчит парашютист – бравый американец, жующий травинку. Светит солнце, птички поют. Купер говорит что-то вроде: «Мы вступили в первый год атомной эры, и было бы безумием верить, что можно скрыть этот секрет от человечества». Всю эту часть вырезали. Думаю, даже негатив не сохранился. Почему? Спросите Уорнера: я не знаю.
За два месяца до оскаровской ночи, 15 января 1947 года, судьба глумливо послала Голливуду знамение в стиле нуар.
Около 10:30 два офицера лос-анджелесской полиции нашли на окраинном пустыре тело девушки, опознанной как 22-летняя Элизабет Шорт родом из Массачусетса. Бывшая официантка, бывшая невеста павшего в бою майора ВВС, полустарлетка, полупроститутка, крутилась вокруг киношного люда.
Полицейские сначала приняли ее за искалеченный манекен: кто-то разрубил или распилил Элизабет пополам, распорол рот в улыбку глумливого клоуна, вырезал соски и влагалище, раздвинул ноги и тщательно отмыл тело от крови.
По ассоциации с фильмом «Синий георгин» Los Angeles Herald Examiner, газета великого и ужасного Херста, прозвала Шорт Черным Георгином. Убийцу не нашли, но следы вели в Голливуд. Последний раз Шорт видели в холле отеля «Билтмор», не раз принимавшем оскаровскую церемонию (1931, 1935–1939, 1941–1942): и поныне это цитадель высокомерного шика джазовой «эпохи процветания», где законсервировался воздух вселенной Фицджеральда.
Улыбка-оскал Черного Георгина причудливо рифмуется с «вещими», по определению Андре Базена, строками критика Робера Лашене о Хамфри Богарте:
Начало каждой фразы приоткрывает неровный ряд зубов. Сжатые челюсти непреодолимо напоминают оскал веселого трупа, последнее выражение лица печального человека, который теряет сознание, улыбаясь. Именно такова улыбка смерти.