Студийные менеджеры получали в среднем по 215 тысяч в год: их коллеги, производившие не грезы, а что-то материальное – по 104.
В 1948-м доход студий жестоко упадет более чем вдвое, до 45 миллионов, дальше дела пойдут еще хуже. Но Голливуд, как Скарлетт О’Хара, «подумает об этом завтра», хотя думать поздно уже сегодня: три нависшие над ним угрозы очевидны.
Первая из них – телевидение. В 1946-м во всем Лос-Анджелесе насчитывается – смешно сказать – 400 телевизоров, в всех США – 14 тысяч. В начале 1949-го их будет уже 90 тысяч, в конце – 300.
Вторая – судебный «развод» производства и проката. Тут беззаботность Голливуда понятна: эта угроза нависала над ним все тринадцать лет, что тянулся процесс, возбужденный владельцами малых провинциальных кинотеатров против «сестер». До сих пор все как-то обходилось, да и кто такие эти кустари, чтобы замахнуться на Майера или Селзника. Но когда судный день настал, Голливуд не сразу осознал, что случилось. Накануне Нового, 1947-го, года Верховный суд признал «сестер» виновными в нарушении антитрестовского законодательства, а вертикальную структуру индустрии, при которой студии владеют сетями кинотеатров, – незаконной, препятствующей честной конкуренции. Вскоре, 3 мая 1948-го, он запретит еще и систему блок-букинга, обязывавшую малые залы в нагрузку к хитам брать от студии-производителя восемь-десять фильмов категорий «Б» и «В». И вот тогда студиям придется рубить производство по-живому: их поточная продукция окажется малоинтересной прокатчикам, почувствовавшим вкус свободы.
* * *
Эта книга посвящена третьей угрозе – политической. В марте 1947-го ее не то что нельзя было предугадать: беда стояла на пороге. Клубилась в речах конгрессменов со странностями, свихнувшихся на антикоммунизме, и вполне адекватных «загонщиков», сознательно «включавших психопата» (как определял свое политическое ноу-хау Никсон), в редакционных колонках публицистов «со связями» и памфлетах параноиков.
Но Голливуд привык, что его проклинают: всегда и все. То за бесчинства магнатов-евреев, насилующих невинных дебютанток арийских кровей, то за засилье красных, то за грубость социального кино, то за идиотское благодушие асоциального. Настолько привык, что утратил иммунитет. Да и кто мог помериться силами с Голливудом? Кинозвезды куда более влиятельны и неуязвимы, чем политики. Трумэны приходят и уходят, а Гранты и Чаплины остаются. Тем более что громче всех угрожали Голливуду дорвавшиеся до кресел в Конгрессе провинциалы-южане: необразованные, неумные, наконец, просто некрасивые, с вульгарным прононсом.
