Сороковые... Роковые | страница 24
— А где жа усе Крутовы?
— Усех Крутовых — два мальца осталось, вон, сидят, уроки делают!
— А остальные? — подрастерялся Слепень.
— Остальных нету. Никодим пропал, Глафиру немец с самолёта убил, Родиона ещё в июне в армию взяли… Что, тоже мстить малым деткам собрался? Один, вон, после гибели на его глазах мамки, вовсе не говорит, — разозлилась Марья Ефимовна. — Ладно Бунчук, тот Никодима ненавидит, и если бы не Краузе старший, давно бы пацанов извел, тебе-то чаго надо?
Ефимовна в гневе перешла на местный говор.
— Марь Ефимовна, ты чаго? Я ж, просто поинтересовался… Я ж ничаго…
— Все вы ничаго, я ж тебя учила добру, ты ж неплохой был, што ж ты как зверюга?
— Всё, пошел я, — Слепень, как ошпаренный, выскочил из хаты.
А на другой день, к обеду по центральной улице села неспеша шел богатырского роста и зверского вида, заросший по самые брови мужик. Подойдя к правлению, не спеша оббил снег с громадных же валенок и на хорошем немецком языке сказал часовому:
— Передай герру Фридриху Краузе, что пришел Леший!
Тот с изумлением посмотрел на это чудо и гаркнул кому-то в коридор. Через несколько минут вышел солдат:
— Битте!
Лешего провели в кабинет, из-за стола поднялся сухопарый немец:
— Вас волен зи?
— Здравствуй, крестничек!
— Не понимайт! — немец вгляделся в Лешего: — Майн Гот! Лавр Ефимович?
— Да, но лучше зови меня Леший, так привычнее!
— Момент! — Фридрих покрутил ручку телефона:
— Фатер? Лавр Ефимович у меня в кабинете! Яволь! Фатер будет здесь через пятнадцать минут, зетцен зих, садитесь, я немного забывайт язык, мешаю… перемешиваю слова.
— А и Карлуша здесь? А Пашка, Пауль, то есть?
— Пауль в Берлине, а фатер не пожелал жить в Германия, сюда приехал, имение восстанавливаем, скоро переедет туда жить.
Адьютант принес нарезанный лимон и початую бутылку коньяка. Фридрих налил понемногу в бокалы:
— За встречу, рад, что живой Лавр Ефимович!
Леший медленно пил коньяк, смакуя каждый глоток:
— Давненько я не пивал такого… да, с семнадцатого года, пожалуй.
В кабинет с шумом ворвался Карл Краузе и с порога, раскрыв объятья, пошел на Лешего: — Лавр, дружище, живой!!
— Что мне сделается, отшельнику, кроме зверья, никого в лесах не водится! — обнимая его, гудел Леший.
— А партизанен? — влез Фридрих.
— Фрицци, я тебе когда-нибудь врал?
— В те времена нет, а сейчас… может, ты коммунистом стал!
— Я тебе давал право тыкать мне? — построжел Леший, — могу ведь и порку устроить, это для них ты герр, а для меня все тот же сопливый, строптивый мальчишка!