— Он это заслужил, — тихо сказал Арнольд, — не думайте, что я старый, выживший из ума эгоист. Я прекрасно вижу и положительные стороны, как бы ни тяжело мне это было признать. Он растёт в любящей семье. Вы ведь его любите? — сурово уточнил он. Все находившиеся в гостиной зале драконы поспешно заверили, что любят.
— И перед ним целая жизнь. Такая яркая, такая долгая… и уже, говорите, он ещё в яйце себе невесту выбрал. Шустрый мальчик, узнаю своего сына…
Он снова замолчал. Молчали и драконы. Долго никто не решался нарушить тишину.
— И я тоже это заслужил, — совсем тихо прошипел Арнольд, и в этот момент в его голосе как никогда было слышно презрение к самому себе, — я вышвырнул его из родной страны из-за этой проклятой власти. Власти, к которой он даже никогда руки не тянул. Но я должен был угомонить людей, чтобы удержать власть… что ж, и этому должна быть соответствующая цена.
Никто ничего не стал на это говорить. Все и без того знали, как оно было. Да Арнольд, кажется, и сам не понял, что произнёс это вслух. Но он всё ещё оставался королём. Ему требовалось в самые сжатые сроки пережить это горе, взять эмоции под контроль, чтобы по возвращении в Тискулатус каждый был уверен, что с драконами всё отлично, и беспокоиться не о чём.
— Он ведь не запомнит этой встречи? — внезапно спросил Арнольд.
— А вы бы хотели, чтобы он её запомнил? — вопросом на вопрос ответил Уталак. Арнольд покачал головой.
— Нет, — его голос уже звучал намного увереннее, — мне следовало ещё тогда, восемь лет назад расстаться с иллюзиями. Да, его отправка к драконам была… сопряжена с тяжёлыми обстоятельствами. Но я должен был понимать, что отпуская его к вам, я отпускаю его навсегда и больше никаких прав на него не имею.
— Это не так, — мягко сказал Уталак, решив в такой момент не делать акцент на том, как деликатно король заменил глагол «вышвырнуть» на «отпустить» — да, наша жизнь иная по сравнению с вашей. И часто драконы живут долго ещё и потому, что претерпевают в своей жизни множество изменений. Но мы всегда будем уважать ваше с ним родство.
— У меня только одна просьба, — тихо сказал Арнольд, поднимаясь, — я, скорее всего, не доживу до того дня, когда Дитрих станет достаточно взрослым, чтобы принять эту правду. Но я хочу, чтобы он знал о нас. Чтобы он помнил о нас. Чтобы, когда нас всех уже не станет, мы могли бы жить хотя бы в его сердце. Мы ведь тоже его любили…
— Я могу вам это обещать, — кивнул Уталак, тоже вставая, — даю слово: когда настанет день, и Дитрих будет готов, он узнает всё.
