Вечером 22 августа был получен приказ выдвинуть наблюдательный пункт на бронепоезде вперед в указанное место, находившееся в 600 ярдах впереди нашей позиции и достаточно близко, чтобы до них легко мог дойти рейд с позиции противника. Одновременно с этим лейтенанту Кингу, командовавшему моими пулеметами, было приказано выдвинуть два «максима» вперед при поддержке поредевшей чешской пехоты, которая должна была прикрывать аванпост. Постоянные стычки между патрулями британцев и террористов нарушали ночную тишину до 8:30 утра, когда обнаружилось, что японские патрули на правом фланге тихо отступили, никому не сообщив о своих намерениях, и что враг занял позицию для атаки и уже прошел вперед по хребту, углубившись на сотню ярдов от аванпоста. Передвижения врага были видны только с главного наблюдательного пункта, откуда уже отдали приказ отвести отряд на позицию вблизи оборонительных линий. Но прежде чем приказ успел дойти по назначению, противник атаковал. Лейтенант Кинг продолжал поочередно отводить орудия и сам стрелял из самого дальнего, но его усилия свели на нет негодные снаряды. Он мужественно пытался перезарядить орудие, но враг уже подошел к нему, и Кингу ничего не оставалось, как отступить, бросив пулемет. Небольшой отряд моряков на передовом наблюдательном пункте оказался практически окружен, однако удачные действия командира, младшего офицера Моффата, позволили им вырваться от врага, преследовавшего их по пятам. Отряду удалось спастись благодаря моряку по имени Митчел, который, увидев, что младший офицер Моффат в тяжелом положении, повернулся лицом к преследователям. Их огонь был беспорядочным, а его – спокойным и точным, и после трехчетырех очередей венгры уже не поднимали головы над болотной травой, что позволило отряду ускользнуть. Однако в результате этой стычки бронепоезда противника смогли подойти на опасно близкое расстояние к нашим оборонительным сооружениям, которые он, проявив немного больше инициативы и решимости, мог с легкостью накрыть продольным огнем. Но хотя вражеский поезд был снаряжен 6-дюймовыми орудиями, наши 12-футовые корабельные пушки слишком умело направлялись, чтобы позволить ему какие-либо вольности. Такой была ситуация на утро, когда 12-я японская дивизия начала развертывание позади новой линии союзников в Ду-ховском.
Около трех часов дня 23 августа я попросил своего переводчика полковника Романа (Рихарда) Владимировича Франка из русской армии сопровождать меня на линию фронта, поскольку до меня дошли слухи о большой концентрации сил противника, который, воодушевившись небольшим первоначальным успехом, похоже, решился оспорить наше присутствие в деревне Духовское. Я прибыл вовремя, чтобы наблюдать поединок между одним из наших бронепоездов и его весьма энергичным собратом с другой стороны. Боль-шевицкие снаряды упорно падали справа от нашего поезда на дорогу, где стояли на лошадях мы с полковником Франком, поэтому мы решили спешиться и отправить животных назад, а сами поднялись в поезд и наблюдали за этой дуэлью. Одна из наших 12-фунтовых пушек зашаталась, что заставило нас слегка отступить назад, но не слишком далеко. Поезд террористов, по всей видимости, намеревался следовать за нами и вскоре начал бы работать по нашей пехоте, сидевшей в плохоньких окопах вблизи железной дороги. Капитан Бат заметил опасность и двинул поезд вперед, открыв быструю стрельбу по своему противнику, и рвущиеся повсюду снаряды так ошеломили врага, что он вскоре поджал хвост и удалился на безопасное расстояние. Я через майора Пишона обратился к японскому командующему, генералу Ои, с тем, что, пока темно, нашим поездам нужно дать возможность вернуться в Свиягино, чтобы откатить поврежденную пушку на задний поезд. Около семи вечера, во время подготовки к выполнению этой задачи, вблизи центра нашей линии раздались несколько резких ружейных выстрелов. Звуки быстро стали громче, и теперь к ним примешивались басистые пулеметные очереди. Раскатистый звук боя распространился от центра на всю правую сторону фронта. До сих пор это был лишь поединок стрелкового оружия, но с этого момента в него вмешалась большевицкая артиллерия, за которой последовали японские и чешские батареи. Чудесная сибирская ночь превратилась в огромный грохочущий, пронзаемый вспышками ад, ужасный, но невероятно впечатляющий. Молчаливые поросшие лесом холмы справа и слева содрогались в такт музыке боя, а снаряды и шрапнель, как перепуганные вампиры, визжали над лежащей внизу долиной, где белые и желтые люди доказывали, что храбрость не зависит от цвета кожи. Этот грохот продолжался около двух часов, в потом замер почти так же быстро, как начался.
