Сколько раз я слышал:
— Что ты можешь изменить? Всем все известно — и за это класть жизнь? Пока народ не проснется, вы здесь разобьетесь, а ничего не сделаете. Он же вас и слышать не хочет, отвернулся. Кому нужен Сахаров? Бьется один, а народ глух. А ты чего добьешься? Здесь никто не сдвинется, народ с ними; смотри на партию: она же их гнет к земле, а они ее чтят… Брось свои глупости…
Очень похожее я слышал бесконечное число раз, после этого могли не только опуститься руки — жить не хотелось, мысли о людях были тяжелыми и мрачными.
Я возражал, не мог не возражать, потому что верил. Но я видел ненужность своих слов. Мы вообще все говорим на разных языках, а еще чаще — просто не слышим друг друга.
В общем, я укреплял окружающих в мнении, что я настоящий придурок, мучаю себя и близких. Близких я, правда, не мучил — они почти сразу отпали от меня, а позже стали предавать. Я познал все виды измен и вероломства. В этом жестком, рациональном мире — кому я нужен был со своими мечтами?..
Времена круто и неожиданно изменились. Теперь мои знакомые возвращаются из поездок в Канаду, США, Швецию и еще Бог весть откуда. За столом у них самые вольные речи. Они всё знают, всё предугадывали и всё «то» не принимали. Оказывается, не принимали. А мне по их карьерам и откровенному стяжательству в это как-то не верится.
Одни, самые отважные и бескомпромиссные, шли в лагеря, за ними захлопывались двери «психушек», другие после тюрем кончали с собой, рано сходили в могилу — и все при совершенном отчуждении общества. Пусть меня не переубеждают, было именно так: полное отчуждение общества. Ничтожная горстка людей отзывалась на их мужество.
Другие, поосторожнее, «кропали в стол», готовили книги, зная, что их за эти книги сотрут — те же лагеря или «психушки». В каждом дне — риск разоблачения, решетка или допрос.
И проклятый воз мыслей с тобой: правильно ли идешь, не даешь ли волю просто чувствам?..
Теперь я знаю, как делается история.
Одни падают, другие (считай, все) переступают и шагают себе дальше, румяные, ясноглазые, уверенные: они победили, боролись — и победили!..
Брюс Локкарт вспоминает о встрече с Керенским в те дни:
«…Керенский говорил без умолку. В нарушение постановления правительства на столе стояло вино, но сам хозяин был на строгой диете и пил только молоко. Всего несколько месяцев назад ему удалили пораженную туберкулезом почку, но это нисколько не отразилось на его энергии. Он вкушал первые плоды власти. Уже был недоволен давлением, которое оказывали на него союзники.
