Оскорбляет пренебрежение русских к себе же. Это к ним обращается Петр Аркадьевич:
«Презрение чувствуется и со стороны непрошеных советчиков, презрение чувствуется, к сожалению, и со стороны части нашего общества, которая не верит ни в право, ни в силу русского народа. Стряхните с себя, господа, этот злой сон и, олицетворяя собою Россию, спрошенную царем в деле, равного которому вы еще не вершили, докажите, что в России выше всего право, опирающееся на всенародную силу».
Будущий белый вождь генерал барон Врангель пишет в воспоминаниях: «В Киеве между поездами я поехал навестить семью губернского предводителя Безака. По дороге видел сброшенный толпой с пьедестала в первые дни переворота (Февральского 1917 г. — Ю. В.) памятник Столыпина…»
Так этот памятник и лежит во прахе.
Журнал «Вопросы истории» (№ 1,2 за 1966 г.) открывает немало новых сведений по делу Богрова, отсутствующих в расхожих ныне материалах. И эти провалы в исторической памяти тоже не случайны. С самого дня убийства и доныне личность Богрова очерчивается у разных авторов по-разному. И узловое значение в этом своего рода разночтении фактов кроется в еврействе Богрова. Пристрастие еврейской стороны рисует Богрова едва ли не сверхчеловеком, всячески затушевывая не только сам факт провокации Богрова («провокатор без провокации»), но и даже факт капитуляции перед следствием и выдачу ряда сведений.
Так называемая русская сторона, наоборот, склоняется к упрощенному толкованию трагедии…
Итак, в один из июньских дней 1925 г. в Киеве, на Бессарабском рынке, был задержан пьяный человек. Он предлагал «на счастье» (за деньги, разумеется) куски от веревки повешенного. Задержанным оказался бывший главный палач Лукьяновской тюрьмы Юшков. Следствие уже подходило к концу, когда от Юшкова была получена записка с просьбой о новом допросе.
Задержанный сообщил, что кроме 4 казней, в которых его обвиняли, он привел в исполнение еще одну, но вот фамилию повешенного запамятовал… ну это был тот самый, что застрелил царского министра Столыпина, вот как его?..
— Богров? — не без удивления произнес следователь.
— Точно, Богров, — обрадованно подтвердил Юшков. — Вы напомнили его фамилию. Но его правильно повесили. Он был предатель рабочих и крестьян, провокатель… Я сам из-за него здорово пострадал — ох, и была же история!..
Следователь сказал, что, очевидно, Юшков рассчитывает таким образом смягчить участь себе.
— А как же! — отозвался Юшков. — Кто-то должен был этого предателя повесить. А вы рази против?
