— Знаете еще, что говорят? — вмешалась жена Калмыкова. — На дворе ходит легенда, что в квартире у нее привидения. Дело в том, что она никогда не зажигает огня. Только лампадки теплятся. И вот ночью видели у окна что-то белое. Машет словно крыльями. Иногда совсем небольшое, иногда огромное, чуть не во все окно…
— Пустяки! — брезгливо отозвался муж. — Охота тебе повторять эти глупости!
— Не глупости, милый! Малаша видела, ей дворник показывал.
— Пустяки! — упорно настаивал Калмыков.
Веретьев ушел после сытного завтрака, заняв кстати у хозяина пять рублей.
III
Выходка Веретьева на кутеже репортеров не прошла даром. Его стали явно сторониться.
Уверениям, что он ругал товарищей только за мелочность безнравственных поступков, а сам готов чуть не ограбить, но на больший только куш, никто не придал значения.
— Это спьяну. А шантажистами и сутенерами считает нас действительно.
Когда Веретьев подходил к компании в ресторане, шумная беседа смолкала, на него смотрели холодно и подозрительно, не просили присесть к столу.
Еще больше это отношение отражалось на работе. Репортеры разных газет обмениваются сведениями, распределяют между собою материал и каждый имеет хоть небольшой дневной заработок.
Веретьев лишился и этого. Ему не отказывали прямо, но нетрудно было понять, что его фактически исключили из среды. Сегодня: «Нет никаких сведений, сами измышляем». Завтра: «Опоздал, все уже распределили». Веретьеву пришлось перейти на случайные заметки, а это равносильно полной безработице. Все же он продолжал ходить в редакцию, сидел за репортерским столом, курил папиросы Бондарева, который один не изменился к нему и даже изредка помогал рублями.
Приходилось жить исключительно займами.
Два раза заходил он к Калмыковым, пил, ел и каждый раз кончал визит просьбой о займе до первой получки из редакции.
Калмыков морщился, но давал.
Но вступилась жена, и при новом посещении вышла в прихожую и прямо заявила, что муж страшно занят работой, а она сейчас уезжает в гости.
Веретьев, к тому же не евший целый день, ушел, как оплеванный, с жутким чувством, что и это место, где его принимали так тепло, закрыто, и милые, добрые люди стали смотреть на него, как на жулика и бездельника.
Медленно спустился он по лестнице и, не зная, куда пойдет из ворот, едва переступая двигался по двору…
Мимо прошла старая графиня.
Веретьев остановился и проводил ее глазами.
Эта широкая, сгорбленная спина, черный капор, разношенные валенки вдруг стали ему ненавистны.
