Максимка пошел шагом. Ему хотелось войти во двор степенно. Спирька сидел под навесом, на их любимом месте, на старой телеге. Максимка быстро подсел к нему, поджал под себя пыльные ноги и стал рассказывать, по нескольку раз повторяя одно и то же, с новыми подробностями.
— Так, как же ты про меня сказал учителю? — в который раз спрашивал Спирька.
— Я, значит, говорю, уж ты, Христа ради, Спирьку тоже прими, — снова начинает Максимка, выпрямляясь.
— Это не хорошо! Учителю надо «вы» говорить!
— Да он ведь один был!
— Как это один? — удивляется Спирька. — А чин?
— А что это «чин»? — спрашивает Максимка.
— Чин?.. Помнишь, когда у нас за долги лошадь со двора уводили, как завопила соседка Матрена? — Спирька схватился за голову и, раскачиваясь из стороны в сторону, стараясь изобразить голос Матрены, запричитал: — «Ах ты! Ирод анафемский! Да что ты делаешь? Бога побойся!» А управляющий пальцем погрозил: «Прежде всего, не «ты», а «вы», потому как нас двое — я и мой чин!»
— Если управляющий чин, так учитель уж, наверно, два раза чин, — загибая два грязных, поцарапанных кошкой пальца, заключает Спирька. — А теперь ври дальше.
— Ну, значит, я говорю: уж ты, Христа ради, нас обоих прими, мы один без другого никуда.
— Где же все-таки денег-то взять на ученье? — опять прерывает его Спирька.
— Продадим телегу, — осеняет Максимку блестящая мысль.
— Телегу! — тянет Спирька. — Хочешь, я тебе задарма ее отдам; она же такая ветхая, тронь только — и развалится.
* * *
Осенью Максимка и Спирька пошли в школу. Учитель добился, чтоб их обоих освободили от платы за учение.
Теперь каждый вечер, придвинувшись поближе к лампе, горевшей желтым скудным пламенем, Максимка готовил уроки. В избе людно и душно. Спали и на лавках, и на полу. Возле стола висела люлька, в ней, почти не смолкая, кричал ребенок.
— Пятью пять… — твердил, затыкая уши, Максимка.
— Хватит красин-то жечь! — кричала на него жена старшего брата. — Расселся, «ученый»…
— Не трожь парнишку, — останавливал ее дед. — Учись, учись, внучек! Выучишься, может, из этой проклятой жизни на дорогу выбьешься!
По стенам шелестят тараканы, пожирая пропитанные мучным клеем газетные обои. Наконец, задув лампу, Максимка лезет на печку к деду.
— Все что ли в закон привел?
— Маленько с таблицей умножения заминка выходит, — жалуется внук.
* * *
Каждую весну Максимка нетерпеливо ждал прилета скворцов. Он мог слушать их пение без конца. Безошибочно узнавал, какой скворец поет: из зеленой скворешни или из белой, — у одного конец песни протяжней, у другого короче.
