— Вперед, отец диакон!
* * *
Вырвавшись на волю, Мокий словно переродился. Он прыгал, выкрикивая какие-то глупые, нескладные стихи, гонялся за воронами, клевавшими посреди дороги конский навоз. Потом, угомонившись, взял Максима под руку. Мимо проезжали деревенские санки, запряженные маленькими, покрытыми инеем лошаденками. Максим невольно всматривался в мужиков, сидящих в санях, в надежде увидеть знакомое лицо.
Веселое настроение Мокия передалось и ему. Затеплилась мысль, что жизнь все же не совсем плохая, ведь встречаются и хорошие люди, они уже многому научили его. Природа тоже не обидела, дала силу, наградила голосом, а у других ведь и этого нет.
— Сейчас свернем за угол, — сказал Мокий, — здесь всегда деревенские возчики стоят. Наймем, у которого лошадь получше, не пройдет часа — будем на месте.
— А деньги?
— Денег у нас хватит съездить туда и обратно раз пять! — В подтверждение Мокий вытащил из кармана пригоршню серебряных монет и стал пересыпать их из одной ладони в другую.
Приятели с удовольствием уселись в розвальни на рваную овчину. Коренастый, бородатый возница пристроился как-то по-особому, вприсядку, в передке и, громко крикнув, взмахнул промерзшими веревочными вожжами.
Оставив позади город, они въехали в лесочек. Мохнатая коротконогая лошаденка бежала бойко, позвякивая подвязанным под дугой колокольчиком.
— А знаешь ли ты, кого везешь? — обратился Мокий к вознице. — Священника и отца диакона!
Извозчик обернулся и, не скрывая усмешки, оглядел своих пассажиров. Максиму стало стыдно.
— Не веришь? — как ни в чем не бывало спросил Мокий, приподняв короткие прямые бровки, и предложил: — Хочешь, мы споем тебе «Херувимскую»?
Мужик опять ничего не ответил. Тогда Мокий привстал на колени и, откинув назад голову, запел.
Голос у него был чистый, звонкий, и он играл им, как хотел. То словно по ступенькам подымался до предельной высоты и замирал на этой ноте, то, обрывая ее, делал придыхание, будто плача. Начиная новую музыкальную фразу, постепенно переходил с громкого на тихое, а потом на еле слышное пение, легкое, как воздух, как дуновение ветерка.
Возница, выпустив из рук вожжи, глядел на Мокия изумленно и восхищенно. Так же смотрел на него и Максим.
Наконец, взяв какую-то необыкновенную ноту, певец замолчал.
— Кто ты, не знаю, — очнувшись, проговорил возница. — Но пением любую человеческую душу можешь околдовать!
* * *
В монастыре, где, по уверениям Мокия, у него был знакомый регент, им не повезло: регента они не застали.
