— А ну-ка, снимай цепь! — глядя на открытый ворот Максимовой рубахи, скомандовал он охрипшим голосом.
— Не трогай! — сдержанно сказал Максим, исподлобья следя за бродягой.
На него устремился мутный взгляд, полный злобы.
«С хорошим человеком зря в спор не вступай, а с плохим тем более», — вспомнились ему поучения деда, и, преодолевая невольно охватившую его дрожь, Максим очень ровным голосом пояснил:
— Не могу я, дяденька, крест отдать. Не жалко, а благословил меня им очень хороший человек.
Бродяга захохотал, и Максим увидел, как злоба погасла в его глазах.
— На что благословлен? На царство наше вшивое, что ли?
— На артиста, — не обратив внимания на издевку, серьезно пояснил Максим.
— На артиста? Хо-хо-хо! — еще громче залился бродяга. — Счастье твое, что шутником ты родился, а то быть бы твоему кресту сегодня пропитым. Артист! Глядите, ребята!..
С тех пор вся ночлежка стала звать Максима «артистом». Называли с насмешкой, но у каждого в глубине души, как реденькое облачко, таилось уважение, зависть и удивление, что возле них живет человек, который может еще о чем-то мечтать…
* * *
Максим решил в ночлежку не возвращаться.
Ночь он провел под забором нежилого дома, в высокой остропахнущей полыни. Спал на этот раз крепко, до первого луча солнца. Проснулся голодный. В ночлежке иногда делился с ним хлебом безрукий, теперь и этого нет. Он пошел к овощной лавке, возле которой видел корзину с грязными капустными листьями. Корзина стояла на месте. Выбрал из нее несколько подгнивших морковок, репу, засовал все это в карман и двинулся дальше.
Неожиданно оказался возле духовной семинарии и вспомнил, что говорил ему про семинарию сказитель Анисим. Решил попытать счастья.
На крыльце, возле большой дубовой двери, стоял швейцар. К нему и обратился Максим.
— Пока побудь во дворе, — сочувственно посоветовал швейцар. — А как наше самое большое начальство приедет, я тебя позову. Ты ему сразу в ноги: так, мол, и так, примите учиться, и к каждому слову прибавляй «Ваше превосходительство!».
Максим послушался и, когда подъехала коляска, бухнулся в ноги сошедшему с нее барину. Тот, приподняв его подбородок носком лакированного башмака, спросил:
— Что тебе, милый, надо? — и, выслушав сбивчивые объяснения, распорядился проводить юношу к регенту.
Регент, маленький желчный старичок, пребывавший в плохом настроении, принял Максима недружелюбно, даже не ответил на низкий поклон. Взгляд его скользнул по растерянному лицу Максима, измятой, полинявшей рубашке, лаптям, онучам.
