Максиму было обидно до слез да и заработанных денег жаль. На них он рассчитывал сделать новые головки к сапогам, купить шапку-ушанку, материал на штаны.
…В школу опять пришлось идти в лаптях.
Пение теперь преподавал учитель Алексей Петрович.
Солистом Максим продержался не долго. После зимних каникул на первом же уроке пения выяснилось, что голос у него пропал.
— Ты что, отрок, курил? Может быть, пил? — спрашивал озадаченный учитель пения.
— Нет!
— Куда же твой голос девался? Иди в ряды!
Обида была невыносимая.
Дома Максим на все лады пробовал свой голос, но он ему не подчинялся — ломался, как у молодого петушка.
«Крышка», — подумал он и решил поделиться своим горем с Константином Николаевичем. Тот сразу понял, в чем дело, и успокоил мальчика: голос пропал временно, переходит с одного регистра на другой.
Так и вышло. К концу года Максим пел уже баском. Вскоре произошла встреча, бесповоротно определившая ход его мыслей.
Однажды, забежав к Константину Николаевичу, чтобы сменить книжки, Максим увидел в комнате незнакомых мужчин. Они сидели за столом, оживленно беседуя. Максим уставился на одного из них да так, что забыл даже снять фуражку. Тот сказал:
— А, маленький Шаляпин!
Максим снял фуражку и поклонился. Получилось, будто представился. Все засмеялись, а Максим растерянно сказал:
— Я не Шаляпин, а Михайлов, внук дедушки Михайлы!
— Ну, а меня ты знаешь?
— Знаю! Вы — Мартыныч. Вы поете больно ловко!
— Это только в бабки можно ловко играть, а петь можно хорошо или плохо, с душой или без души.
Учитель усадил Максима за стол, положил ему кусок пирога, а тому и пирог в горло не шел. Он не отрывал взгляда от Мартыныча, вспоминая, как, будучи с дедом в городе Ядрине, впервые услышал его. В церковном хоре он пел соло.
Постоянной работы Мартыныч не имел, жил то у бакенщика на Волге, то у рабочих на лесопилке, иногда ночевал у Харитона в маленьком чуланчике при кузнице, а теперь поселился у Константина Николаевича.
Максим под любым предлогом старался бывать на квартире учителя, чтобы повидать там Мартыныча. Тот, в свою очередь, заинтересовался мальчиком, часто заставлял Максима петь, порой сам подпевал ему, и так получалось у них хорошо да стройно, что на их пение собирались соседи.
И Спирьку полюбил Мартыныч. А тот, согретый душевным теплом, весь переменился: стал мягче и серьезней и с Максимом меньше спорил, старался во всем подражать Мартынычу. И к пению стал относиться с большим интересом.
