сказала Анна… ладно, попробую. В этом воздухе и в одиночестве немыслимо иметь какие-либо проблемы с головой, могу даже начать писать, я ведь так и сказала, почему бы и не попробовать в самом деле, иногда что-то из обещанного сбывается… я писала о святой, но уже не помню, что именно… болезненные слова… вообще как-то всё осталось болезненно незавершенным, болезненно незавершенным… насколько я помню…
… скажи все-таки, почему ты это сделала?.. почему?
Я сняла с полки одну из книг, а именно — ту книгу, всё называется «книгой» лишь потому, что молчаливые слова беззвучно собраны между обложек, но у этой — свой голос: «Книга жизни ее», рассказанная ею — ею, которая и есть она сама, и кто только придумал это название, явно не она, и вообще это безумная затея — рассказать свою жизнь, иллюзия… ничего нет, кроме деталей жизни, разбросанных во времени, а их слишком много, чтобы рассказать о них…
будь спокойна, Анна, это всего лишь любимые страницы…
Но и они совсем не нужны в это утро, в котором нет ничего, кроме времени… не нужны слова, мне хватит и образа, портрета на обложке: Тереза, ей где-то между сорока и пятьюдесятью, сидит за столом, пишет — глазами и кистью Риберы[8]… на толстой книге — череп, над ее головой кружит голубь, в руке перо, жест, напоминающий жест дирижера, знак словам — остановить, задержать или приблизить к себе… всё это никак не связано с временем, текущим мимо меня, с кофеваркой в углу, ковром в мелкий узор, занавеской, которую слегка колышет ветер, это только Рибера, пронизанный мраком, коричневое проступает сквозь мрачно-красное, почти черное, с едва светящимися кое-где точками… тона… тональность… глаза чернее черного, темнота, излучаемая ими, темнота, которая высекает искры, как контрапункт к поглощающим черным очертаниям черепа и — неожиданно — белоснежное, под черной монашеской ризой, одеяние с широкими, вразлет, краями, так напоминающими крылья…
… смотри не развороши прошлое…
Постараюсь.
Я поставила книгу на место и вернулась на террасу, опустилась в шезлонг в ее густой тени, плоть моря заполняет мои глаза, море подступает. Ровное и гладкое, как натянутое полотно, на котором лучи рисуют то, что человек в свой последний миг сохранил своим зрением, и образ с обложки отпечатался на поверхности воды… увиденное в последний миг проступило между бликами на воде, соединилось в картину — это она сама — она… человеку нелегко приходить в себя после видений; на поверхности воды можно галлюцинировать, на поверхности полотна — тоже… можно представлять себе, как перо, выпавшее из крыла голубя, мягко опускается вниз, и она ловит его, ее глаза обращены вверх, а на губах невольно появляется улыбка благодарности за ниспосланное ей свыше перо…
