… когда ей неуютно, в голове рождаются какие-то запутанные мысли, сама она почему-то оказывается где-то в стороне, а тело попадает точно в центр этого неуюта, но ее нет, а всё так любезно, но в этот момент она думает только об одном: почему Ханна не поделилась с ней… клубникой, черешней, хотя бы одним словом, а просто исчезла, вот так, нет ее, скрылась, а вместо нее приближается какая-то незнакомая женщина, которая к тому же садится как раз на ее место, но она улыбается ей с единственной целью — переиграть ее в любезности… однако Ада не реагирует, кусочек пазла с улыбкой у нее отсутствует, потерялся, и вся стратегия проваливается:
— я Ада, мисс Вера говорила о вас и сестра Евдокия тоже…
и в этот момент она поняла, почему сразу же запомнила ее имя и почему так настойчиво стала ее выдумывать: из-за длинных волос до пояса цвета воронова крыла, а кожа совсем белая, никакого загара — ни от солнца, ни от грязи… острое одиночество, подумала она, из-за отсутствия уголка губ с улыбкой… вместо этого ответила:
— мне тоже говорили о вас… я рада нашему знакомству… но ее слова повисли в воздухе, ведь она не может подать ей руку, ее рука дрожит, но Ада мгновенно среагировала, поймав эти слова буквально в воздухе,
— я знаю, что вы не можете подать мне руку, вы ведь здесь именно из-за нее,
она посчитала себя обязанной возразить:
— не совсем, я здесь из-за святой Терезы, а это, с рукой, просто несчастный случай, авария, в которую я попала, ерунда, в сущности,
но эта женщина и в самом деле не умеет улыбаться и, вероятно, не соблюдает никаких правил любезности, потому что самым нахальным образом наклонилась к ней и положила свою руку на ее повязку… сама она побрезговала бы прикоснуться к этой грязной обмотке, так похожей сейчас на кожу, и терпит ее лишь потому, что она — ее собственная, поэтому и не отдернула руку, все-таки никто до сих пор так не делал…
— нет, не мелочь, — сказала Ада, — раз мешает вам писать… вероятнее всего, вы здесь именно из-за этой невозможности, просто не хотите этого признать.
Когда кто-то вместо нее всё знает, она обычно соглашается, спорить бесполезно,
— может, и так, но это пройдет, вопрос времени… раны заживают, раз уж человек выжил,
— нет, вряд ли, если вы не предпримете что-то сами.
Сегодня Ханна сказала ей почти то же самое: если она тебе мешает — сними, и в ее груди снова набухла тревога, голос задрожал,
— Ханна посоветовала, чтобы я сама ее сняла, — призналась она, надеясь, что Ада скажет то же самое, но та убрала свою руку,
