Марк наконец поднимает на меня глаза.
— Дерьмо случается. Эрин, ну и что теперь делать? — Он салютует мне бокалом.
А я внезапно думаю об Алексе. Иногда ты собака, иногда ты — фонарный столб.
Но он улыбается.
— Ладно, нормально, — говорит он. — Я в порядке. Честно.
Тон у него спокойный, обнадеживающий. И в этот раз я ему верю, он в порядке. Но… все это неправильно. То, что происходит с ним, неправильно. Просто нечестно.
— У меня есть идея, — выпаливаю я.
И подхожу к нему, забираю бокал с виски из его руки, отставляю в сторону. Марк выглядит удивленным, выбитым из колеи моей внезапной решительностью. Я беру его за руку.
— Доверяешь мне? — спрашиваю я, глядя ему в глаза.
Он широко улыбается, у глаз собираются морщинки. Он знает: я что-то задумала.
— Доверяю, — отвечает он. И сжимает мои пальцы.
Я веду его к выходу из бунгало и отпираю дверь. Но он тянет меня за руку назад, как только я пытаюсь нажать на ручку.
— Эрин? — Он останавливает меня. По ту сторону двери бушует шторм.
— Ты мне доверяешь, — повторяю я.
Он кивает.
Я нажимаю на ручку, и дверь тяжело распахивается, ветер за ней сильнее, чем я ожидала, гораздо сильнее, чем казалось при взгляде в окно.
Мы выходим на дорожку, и я каким-то образом умудряюсь все же закрыть за нами дверь. Марк стоит, глядя вдаль, на шторм, его футболка мгновенно промокает, ткань успевает потемнеть, пока я запираю дверь и снова беру его за руку. Мы срываемся на бег. Я веду его вдоль деревянных дорожек и перекрещивающихся мостков к главной части комплекса, а затем сквозь залитые лужами тропинки до самой ревущей волнами береговой линии.
По песку идти тяжелее, и ветер теперь врезается в нас со всех сторон. Наша одежда, темная и тяжелая от дождя, липнет к телу, а мы пробиваем себе путь к волнам. И останавливаемся на самом краю Тихого океана.
— Кричи! — кричу я.
— Что? — Он смотрит на меня. Он не слышит меня за ревом моря и ветра.
— Кричи!
На этот раз он меня слышит. И смеется.
— Что?! — переспрашивает он, словно не веря.
— Кричи, Марк! Кричи, мать твою!
Я разворачиваюсь к океану, к ветру, к ярящейся бездне, и кричу. Я кричу каждой клеточкой своего существа. Я кричу из-за того, что происходит сейчас с Марком, того, что случилось с Алексой; кричу за ее умершую мать, за свою маму, за будущее Марка, за наше с ним будущее, за себя. Я кричу, пока не заканчивается дыхание. Марк молча смотрит на меня сквозь грозу. Я не могу определить, о чем он думает. Он разворачивается, словно собираясь уйти, но затем резко возвращается назад и кричит — долго, громко, в хлещущий дождь и туман. Все его сухожилия и мышцы напряжены, он бросает боевой клич в лицо неизвестности. И ветер ревет в ответ.
