Земский собор возможен только после прекращения междоусобной борьбы и на основе свободных выборов без всякого контроля какой-либо партии или посторонней силы — это наша генеральная мысль. Именно такое собрание, называйте его как угодно, и правомочно решить, какой быть России. Для этого надлежит покончить с Гражданской войной и диктатурой большевизма…
— А армия? — слышит новый вопрос Александр Васильевич.
Он допивает чай и ставит стакан.
— Мы должны были возродить армию. Без нее…
— Армия — это орудие классового угнетения, что вы тут наводите тень на ясный день, — говорит Попов. — Нас интересует ответ по существу, а не ваши домыслы!..
Обошли белые Красноярск — и тут неожиданный приказ Каппеля: повернуть на север, топать по Енисею. Оправдал себя маневр, не ждали красные, однако пришлось надсаживать жилы по Енисею, а затем и по реке Кан, высохнуть бы ей до дна, красномордой речушке!
Кан — шустрая, не пристыла толком, пришлось бросить многие грузы и принимать смертную купель. Тут как кому повезет.
Не имея в достатке тулупов и валенок, армия теряла людей от мороза тысячами. Что красные, что стужа — одинаково вычесывали ряды. Спали на снегу, где кто стоял — там и мостился на ночь. При тридцати-сорока градусах многие так и не просыпались. Случалось, умерев во сне, человек наглухо примерзал ко льду, но и те, кто просыпался, а потом шел, не обязательно были живы, а уже обречены, ибо безнадежно отмораживали ноги, руки, внутренние органы. Каждый день их откидывали чурбанами с дороги — не до плача и причитаний, царство им небесное! И что слезу пускать — нынче они, а завтра мы…
— В штабеля покойников, господа! Им что, отмаялись!..
Нет, после уже не спали порознь. Эту науку быстро прошли. Порознь — это погибель. Старались валиться один на другого, грудой тел сберегали тепло. Детей и баб без сраму жали в середку. Не до жеребячьих забав; чем плотнее — тем живее.
Жмет мороз, ночами не в редкость и за сорок. Вместо лиц одни дырки для глаз под тряпьем. Однако службу справляли по всем правилам: охранения, часовые, дневальные…
Впереди колонны с 4-й Уфимской дивизией уминал снег сам генерал Каппель: давит фасон на своей сибирской лошадке — в рост по любому ветру и стуже, да самый первый, с головной походной заставой и проводниками из местных.
— И что за причуда, господа: с рассветом всегда выбрит!
Играет со смертью его превосходительство — на неподвижных ногах в седле все светлые часы, даже закусывать подают в седло. А уж ноги давно поморожены — только виду не подавал.
