Не осознавая Тень, мы проецируем ее на других людей: завидуем (остро, гневно) людям, которые проявляют то, что мы себе проявлять запрещаем.
Писатель должен уметь видеть Персону и Тень каждого человека, которого он изображает в своем тексте. И если с Персоной проще, то определить Тень бывает нелегко. Следующий ключ к пониманию тени – стыд: за какие поступки в прошлом стыдно вашему персонажу? Каким он был, когда совершал эти поступки?
Следующий пункт нашего Досье – физические характеристики персонажа. Несмотря на то что в пьесе чаще всего нет описаний внешности героев или они очень краткие, вам понадобится детальное знание о персонаже, чтобы «оживить» его. Чем больше вы будете знать про своего героя, тем более вам будет понятна вся история, тем проще вам будет сочинять диалоги и монологи. Поэтому постарайтесь заполнить все пункты «опросника»:
● Рост, фигура.
● Запах, каким парфюмом пользуется.
● Мимика, жесты.
● Как двигается?
● Как одевается?
● Голос, звуки.
То усилие, которое вы прикладываете, чтобы наблюдать прототипов своих персонажей и подмечать те или иные особенности их внешности и поведения, не пройдут даром: вы натренируете свои органы чувств для писательской работы. Обыватель может позволить себе быть слепым, глухим, бесчувственным бревном, а мы себе такого позволить не можем. Наше ремесло – замечать и запоминать, чтобы открывать обывателю глаза, уши и другие органы чувств.
Большой писатель Юрий Олеша создал очень запоминающиеся человеческие портреты в своем романе «Зависть». Например, описание вдовы Прокопович: «Ей лет сорок пять, а во дворе ее называют “Анечка”. Она варит обеды для артели парикмахеров. Кухню она устроила в коридоре. В темной впадине – плита. Она кормит кошек. Тихие худые кошки взлетают за ее руками гальваническими движениями. Она расшвыривает им какие-то потроха. Пол поэтому украшен как бы перламутровыми плевками. Однажды я поскользнулся, наступив на чье-то сердце – маленькое и туго оформленное, как каштан. Она ходит опутанная кишками и жилами животных. В ее руке сверкает нож. Она раздирает кишки локтями, как принцесса паутину. Вдова Прокопович стара, жирна и рыхла. Ее можно выдавливать, как ливерную колбасу. Утром я застигал ее у раковины в коридоре. Она была неодета и улыбалась мне женской улыбкой. У дверей ее, на табуретке, стоял таз, и в нем плавали вычесанные волосы».
Ну и, конечно, запоминающийся на всю жизнь портрет Андрея Бабичева, начинающийся строчкой: «Он поет по утрам в клозете». Олеша подарил нам образцовое описание мужского паха – «Пах его великолепен. Нежная подпалина. Заповедный уголок. Пах производителя. Вот такой же замшевой матовости пах видел я у антилопы-самца». Подарил звук стеклянной пробки о флакон его одеколона – «щебетнула», его манеру поведения за столом – «яичницу он ел со сковороды, откалывая куски белка, как облупливают эмаль. Глаза его налились кровью, он снимал и надевал пенсне, чавкал, сопел, у него двигались уши». И даже происхождение Андрея Бабичева он показал через телесную деталь: «на пояснице его я увидел родинку, особенную, наследственную дворянскую родинку, – ту самую, полную крови, просвечивающую, нежную штучку, отстающую от тела на стебельке, по которой матери через десятки лет узнают украденных детей».
