Поэтому, нахмурившись, он выступил на середину комнаты и заговорил коротко и сердито:
— Здорово, граждане! Я из милиции. Итак, кто что видел, кто что заметил, может, что подозрительного, в день взрыва, рассказываем…
И для проформы даже раскрыл планшет с блокнотом, на самом деле не собираясь ничего записывать. А люди загалдели — все одновременно, и казалось, что голоса их звучат сразу со всех сторон.
Больше всех старались, конечно, женщины, пытаясь донести до него уж совсем полную ерунду — о каких-то поломанных форточках, о плохой еде в санатории, прочую белиберду… Емельянов, слыша это, почти физически мучился от того, что нельзя на них прикрикнуть как следует.
Если бы эта стая баб сидела у него в кабинете, он моментально навел бы порядок. А тут… Галдят и галдят — ну чисто куры в курятнике! Невозможно выдержать! Да еще и в такой тяжелый для него день.
Послушав этот галдеж с минуту, Емельянов поднял предостерегающе руку и гаркнул:
— А ну тихо, граждане! Отвечаем в порядке очереди, по существу! Кто что видел подозрительное? Говорит один — остальные молчат!
Это произвело свое действие — курицы вмиг притихли. В наступившей тишине откуда-то сбоку раздался старческий голос:
— Да вы шутите, молодой человек? В этом взрыве все как есть подозрительное! А вы говорите…
Емельянов обернулся на голос. У одного из окон сидела пожилая супружеская пара — муж и жена лет шестидесяти, не меньше.
— Домá себя так не ведут, — мужчина смело выдержал взгляд Емельянова.
— А как ведут? — растерялся тот.
— Молодой человек, я инженером проработал всю свою жизнь. И я вам профессионально заявляю: это был очень нестандартный взрыв. Часть дома — крыша с карнизом, буквально поднялась на воздух, а потом была отброшена взрывной волной на такое расстояние, которое было бы просто невозможно, если б взорвался бытовой газ. К тому же эту часть дома словно аккуратно разрезали ножом, ну, будто прошелся мощный сварочный аппарат. И вы что, хотите меня уверить, что такой взрыв мог устроить бытовой газ, который накопился в результате утечки в обычной квартире? — Несмотря на странное изложение своей мысли, мужчина не отказал себе в одесской интонации.
— А что же это было, по-вашему? — удивился опер. К подобному он явно оказался не готов. Да и вообще, когда думал про этот дом, в голове возникало лишь одно: «Да гори оно все синим пламенем, красным знаменем!»
Конечно, такую дурацкую поговорку Емельянов ни за что бы не произнес вслух — он не был самоубийцей по натуре. Но вот избавиться от нее не мог. Потому и растерялся, слушая слова пожилого инженера, что случалось с ним довольно редко в его профессиональной жизни. А в важных, ответственных случаях — вообще никогда.
