Я в строю «семнадцатых» летал лишь дважды, раз на выпуске и раз на тренировке. Так что не ахти какой мастер.
— Налет массированный, — объясняет Сэм.
Все это говорят. Мы четыре дня в дежурной бомбардировочной группе, и каждый в группе знает, что пойдем в массированный.
Идем в клуб. Ничего там нового. Никому словно нет дела, что завтра рейд. Никто не прячется по углам в раздумьях.
На обед свиные котлеты. Сижу рядом с парнем из нашей эскадрильи, которого зовут Ля и как-то еще. Я называю его Ля Француз, никак не усвою остальную часть фамилии. Парень он рослый, обычно в подпитии, вылитый пират.
— Вот и попал ты в нашу честную компанию, — произносит.
— Мы вроде идем завтра, — отвечаю.
— Вылет что надо, везет тебе!
— А куда?
— Какая разница! — он отмахивается рукой. — Люфтваффе выдохлись, разве не слыхал?
По мне отлично. Я не прочь глянуть как-нибудь на «фокке-вульф», но совсем не обязательно встречаться с ним завтра.
Пожевав, мы с Ля Французом отправляемся сказать спокойной ночи его самолету на стоянке, которая устроена за рулежными дорожками и полем турнепса. На велосипедах мы едем сквозь дымку по миру голубому, зеленому, тихому.
Убедившись, что самолет хорошо устроился на ночь, бродим в окрестностях, поджидая закат.
— Недурственно, — говорит Ля Француз.
Говорит вроде бы сам себе, так что я ни слова не добавляю.
Я было расположился на своей койке, когда в комнату вваливаются трое ребят, включают свет. Бомбардир и штурман волокли второго пилота в постель, а он возьми да и сверни в Мою комнату.
Он крепко пьян, ясный взор смерти читаешь в его глазах.
— Ау, у тебя все тип-топ? — спрашивает этот второй пилот.
— Похоже на то, — отвечаю полусонно.
От него больше слова не дождешься, стоит да хохочет, и комната полна этим хохотом, вся дрожит.
Бомбардир и штурман утаскивают его в постель. Бомбардир после этого возвращается и рассказывает:
— Крошка наш не в себе. Долго не протянет. Слишком много видел, как товарищей сбивало.
Свет погас, я лежу, сон не идет.
Страха во мне нет. Просто удивляюсь, зачем вообще я тут. К этой ночи готовился издавна. Мечтал о ней в дни занятий, листая журнал по авиации. И вот мы готовы идти наутро в бой. Бить немцев.
Вижу теперь: я слабо соображаю, что такое убивать.
Нет во мне чувства такого, как у польских летчиков со «спитфайров»; их мы встретили в Исландии, по пути сюда. У них сурово. Им охота перебить всех немцев на свете. Во мне этого нет. Никогда в меня не стреляли, никогда меня не бомбили. Семейство мое живет на Йорк-стрит в Денвере, за тридевять земель от этой войны.
