— Вы не хотели бы поразвлечься часок? — произнесла женщина хрипловатым голосом. — Здесь неподалеку есть довольно дешевая гостиница.
— Нет, нет, я занят, — вскричал Ренальд и отскочил на пару шагов. На миг ему показалось, что сейчас незнакомка набросится на него, скрутит руки за спиной или принудит к чему-нибудь неописуемому.
— Послушайте, мне нужны деньги, — сказала женщина с бесстыдным нетерпением в голосе и шагнула вплотную к Рональду, обдав его неприятным, спертым запахом чеснока.
— Я же сказал, что занят, — потеряв самообладание, взревел Ренальд, развернулся и торопливо зашагал прочь. Нет, он не побежал, а очень быстро пошел, и все те обманчивые представления, что плотным облаком обволокли его, одно за другим посыпались на светлую гальку дорожки — как внезапно упавшая с небес стая мертвых птиц.
«Дождь… все идет и идет…» — повторил он, глядя в сторону окна, но за ним дождя не было, не было даже пасмурной погоды, а в синем, по-летнему чистом небе лениво ползали ослепительно белые облака.
Он понимал, что сейчас говорить о дожде неуместно, резкая реплика должна была бы одернуть его, и он ждал, что тишину взорвет визгливый голос, разрезающий воздух как работающая на высоких оборотах мотопила. Но никто из них не раскрыл рта, и он продолжал неотрывно смотреть на окно, в открытую створку которого струился свежий утренний воздух и втекало множество уличных звуков. Они словно вестники жизни, только какое мне теперь дело до всего этого, смиренно подумал он.
Его глаза были прикованы к окну, он словно превратился в соляной столп, вперившись в оконный квадрат, и никак не мог отвести взгляда ни влево, ни вправо.
Похоже, дела мои неважнецкие, рассудил он. Кто-нибудь все же должен был вставить хоть какое-то замечание в ответ на мои слова о дожде, человек ведь склонен уважать истину, обычно ему невтерпеж без промедления и во всеуслышание объявить, что кто-то ошибается.
Скорее всего, подумал он с каким-то странным равнодушием, они решили, что я уже нахожусь в другой реальности, и предположили, что старик наткнулся там на какое-нибудь милое сердцу воспоминание и теперь изо всех сил цепляется за него.
Он не мог вызвать в памяти зрительный образ или иную причину, побудившие его говорить о дожде, но чувствовал, что сама мысль о нем ввергает его в тоску, и как назло все остальные воспоминания последнего времени и сновидения тоже были муторными. Они оставляли тяжелый осадок, как остается во рту неприятное послевкусие от подпорченной пищи; и неизъяснимый страх ледяной рукой стягивал его и без того напряженные нервы, а тяжесть стыда, вырвавшегося из-под спуда гадостных воспоминаний, угрожала просто похоронить под собой.
