В результате всех этих пертурбаций Требич перебрался в Китай, где он попеременно состоял на службе у различных политических группировок, сражавшихся за контроль над китайскими провинциями. Он предложил свои услуги генералу У Пэйфу, союзнику британцев в регионе. Игнац даже отправился в Венецию, чтобы представлять У Пэйфу на китайско-немецко-австрийских переговорах (большого успеха, правда, ему добиться не удалось). Спустя некоторое время Требич опять перешёл на другую сторону: бросив У Пэйфу, он начал работать на японцев и британцев, предлагая им помощь в устранении китайского генерала.
В конце 1920-х Игнац вспомнил о том, чем он занимался в начале своего пути: он объявил об астральном прозрении и постригся в буддистские монахи. В 1931 году он обустроил собственный монастырь в Шанхае и провёл в этом городе последнее десятилетие своей жизни, работая на британскую и японскую разведку, вымогая имущество у послушников, которые жили с ним в спартанских условиях, и соблазняя юных шанхаек. А ещё он сменил имя – отныне его звали Чао Кунг.
Он всё ещё совершал эскапады. То писал письма генералу Хорти о том, что мечтает вернуться в Венгрию и умереть в ней. То мечтал создать буддийские школы в Европе (но был отовсюду гоним, так как считался шпионом). То вдруг желал лететь в Берлин, чтобы поговорить с Гитлером о Тибете, Индии и Китае (впрочем, ему было отказано во въезде). В конце концов, он даже обещал Германии поднять миллионы буддистов на борьбу с англичанами.
Ничего этого не произошло – Игнац умер раньше, чем успел всерьёз описать свой план руководителям нацистской Германии. В 1943 году, когда крушение очередного германского рейха было уже вполне очевидным, Требич скончался в Шанхае – и на его похоронах присутствовали тысячи человек.
Наверное, ему бы понравилась такая помпа. Он сам, проживший странную и сумрачную жизнь, чувствовал себя осколком того времени, когда большие имена и звучные титулы значили что-то настоящее. В своих странствиях и авантюрах он всё время пытался добиться какого-то величия, какой-то стабильности, которая смогла бы удержать его на плаву во времена сплошных перемен. Но такого благополучия судьба ему не приготовила.
Вместо этого его биография состояла из сплошных подъёмов и спусков, которые сменяли друг друга так быстро, что и ему самому наверняка подчас было сложно уследить за ними. Таким был двадцатый век – эпоха разрушенных биографий, устоев и судеб.
