Луговина утопала в воде, но не столь глубокой, как раньше, — ветер, судя по всему, сдувал воду обратно в реку. Небо над нами, высокое, с бегущими облаками, поголубеет, когда взойдет солнце, пока же все вокруг, кроме ветра, было мокрым — мощенная булыжником дорога, трава, земля, наши ступни и лодыжки, стволы деревьев, гнезда, а в них неоперившиеся птенцы. Пальцы на моих ногах все равно что лягушки на болоте. Мы добежали до межи у Западных полей, дальше начиналось пастбище с густой сочной травой, и здесь было совсем уж топко — промокшие овцы с дрожащими ягнятами и коровы стадами брели по нескончаемой луже, выискивая почву посуше, где они могли бы кормиться, не захлебываясь водой; лошади Тауншенда, увязнув в грязи, стояли четырехугольником, уткнув морды друг другу в бока, с которых стекала вода. Сухим был только ветер, сухой и жутко холодный, он гнал прочь затянувшиеся дожди.
— Нам туда, — указал Картер на реку, что текла шагах в семидесяти иль восьмидесяти от нас. — Я пометил место топором.
Метка не шибко бросалась в глаза, воткнутое в берег лезвие глубоко ушло в землю, и на поверхности торчал лишь огрызок топорища длиною в ладонь. Мне бы понадобилась еще одна метка, чтобы его обнаружить. Но не Хэрри Картеру с его молодыми глазами, да и ни о чем другом он сейчас не думал, только о топоре и о том участочке на реке, куда прибило старую ветошь — бедолагу мертвеца. Ветер пихнул Картера в спину, и в мгновение ока он оказался рядом с топором, а затем принялся ходить по берегу туда-сюда, поджидая меня.
— Пропал, — с надрывом сказал парень, его голос резал ухо. — Покойник. Он был тут.
“Тут” означало упавшее дерево и его кривую ветвь, за которую зацепилось тело. Река поднялась, вода бешено бурлила и пенилась вокруг этой ветви, ничто бы там не удержалось, ничто. Ни человеческое тело, ни даже коровье. С чего Картер взял, что будет иначе? Но мог ли он как-нибудь предотвратить пропажу? Нет, в одиночку вытащить человека из воды никому не под силу.
— Куда он подевался? — повторял Картер снова и снова. И метался по берегу, будто пастушья собака. Потом замер как вкопанный, уставился на воду и произнес потухшим голосом: — Куда делся покойник? Он был вот здесь.
Мой некогда белый стихарь изгваздался и промок до колен, а сам я испытывал нечто вроде горечи поражения, потому что теперь я был вынужден задать Картеру вопрос, чего надеялся избегнуть. “Увижу воочию, что там на реке, — прикидывал я, — и с меня довольно”. Слова поднялись к горлу и застряли, и сколько бы я ни сглатывал слюну, расшевелить их не получалось. Я крутил головой, смотрел куда угодно, лишь бы не на несчастного Картера, без толку метавшегося по берегу. Куда угодно — вниз, вверх. Вверх, на звезды, меркнувшие на рассвете.
