Кратос | страница 3



Она приняла мое предложение: «Светлояр так Светлояр!». Назначила главой колонистов и пожаловала чин полковника. Именным указом. Мне доставили патент, напечатанный на гербовой бумаге и заверенный личной подписью Анастасии Павловны. Хоть на стенку вешай!

Почти одновременно пришло письмо от Никиты, того самого поэта и приближенного ко двору:

«Баба Настя прочит тебя в губернаторы твоего Светлояра. Сказала, что ты уже достоин, но нельзя же назначать человека „губернатором палаток". Так что строй свой Китеж! И попомни мое слово: построишь хотя бы деревню – будешь губернатором».

Прошло пять лет. Мы построились, а местные динозавроподобные обитатели наконец постигли своими крошечными мозгами, что к этим мелким и бледнокожим лучше не соваться, и оставили нас в покое. От Никиты шли письма о близости моего назначения. Тогда же поползли слухи о представлении меня к ордену «За заслуги перед Отечеством», и я уже спал и видел на своем мундире восьмиконечную алмазную звезду.

Неожиданно пришло известие о смерти императрицы. Мы объявили траур и совершенно искренне оплакали Бабу Настю и помянули свежесваренным папоротниковым самогоном. Славная была тетка, ничего не скажешь: и сама жила, и другим жить давала. Тогда же, на общей попойке, мы решили назвать столицу Светлояра (сотня домов со зданием администрации) Анастасией Великой.

Но все пошло наперекосяк. В качестве преемника ждали Леонида Хазаровского, известного франта, ловеласа, филантропа и великого экономиста и управленца, именуемого в народе Лео, последнего любовника императрицы. Случилось иначе. Неожиданно преемником Анастасии Павловны оказался министр двора Владимир Страдин, человек жесткий, авторитарный и не терпящий оппозиции. Творческая и университетская аристократия огорчилась, пошмыгала носом, поерепенилась, поругалась да и замолчала в тряпочку. Зато военная и чиновничья воспрянула духом. По роду занятий я принадлежу к военной аристократии, но по происхождению – из университетской и, честно говоря, я был душой с теми, кто ругался, шмыгал носом и ерепенился, а отдаленность наша от благословенной столицы позволила мне не молчать в тряпочку, так что господину Страдину от меня досталось на полную катушку. А в каждом письме из Кириополя жаловался на жизнь и изливал душу лишенный спонсорской поддержки поэт Никита Олейников.

Свобода – такая вещь: когда она есть, ее не замечаешь, когда нет, не знаешь, что она нужна. А вот когда она была и ее начинают отнимать – это больно, это ужасно, это хуже всего!