– Я вернулся из ада, из Монтеваго, – медленно, подбирая слова, говорит он, – и вдруг слышу в Шьяке радио: светские и спортивные новости. И вижу красоток на обложках журналов. Вообще-то я не против красоток, но сейчас это оскорбляет…
– Понимаю. Но что поделаешь? Жизнь есть жизнь…
Хорошо мне так говорить – я-то лечу в тыл. А он должен вернуться на фронт.
Вот уже и огни аэродрома.
– Чао, Джулиа!
– Чао, Вакуло!
Долгое рукопожатие, долгий взгляд – я прощаюсь не только с ним, случайным своим попутчиком, – я прощаюсь с Сицилией…
И когда самолет поднялся высоко-высоко – и над горами, и над облаками, над горькими бедами человеческими, вспомнила я сицилийскую легенду о чужестранце, попавшем на странное кладбище. На одной могиле там было написано: «Он жил четыре часа». На другой: «Она жила полчаса». На третьей: «Он жил один день». И так на всех могилах.
– Как это может быть? – спросил чужестранец. – Почему люди у вас живут так мало?
– Люди у нас живут столько же, сколько и в других местах, – ответили ему. – Но здесь, на кладбище написано, не сколько человек существовал, а сколько он жил настоящей полной жизнью. Такая жизнь исчисляется обычно минутами, часами или, в лучшем случае – днями…
Так вот, мне, должно быть, повезло. В моей жизни было несколько настоящих дней. Например, на войне. И еще – три дня в Сицилии.
1968
