По воспоминаниям русского дипломата Бутякина, царь, прочитав сей документ, «покраснел от гнева, но сдержался». И предъявил его австрийскому канцлеру Меттерниху. Меттерних тоже был еще тот прожженный лис, но тут впервые в жизни не смог ничего ответить и ничего соврать – документ был стопроцентно подлинным…
Вообще-то, если Наполеон рассчитывал отсылкой этого договора ошеломить царя или хотя бы удивить, просчитался. Александр и без этого давно знал, что собой представляют «заклятые союзнички». По воспоминаниям секретаря и доверенного лица Меттерниха Герца, уже приехав в Вену на Венский конгресс (1814–1815), император Александр был более или менее в ссоре с Австрией, Англией и Францией. Герц был очевидцем событий…
Венский конгресс, по сути, был «пиром победителей». Победители восстанавливали на тронах старые династии, свергнутые Наполеоном. Прирезали себе обширные области от стран, имевших несчастье к разгрому Наполеона оставаться его союзниками (то, что они стали таковыми не добровольно, а под угрозой французских штыков, в расчет не бралось совершенно).
Россия на Венском конгрессе получила не пользу, а сплошной вред. Александр, с полным на то основанием чувствовавший себя одним из победителей и триумфаторов, видя, как лихо дербанят побежденных, запросил себе всю Польшу, к тому времени занятую русскими войсками. Остальные участники воспротивились так резко, что дело едва не дошло до новой войны – всех участников Конгресса против России. Потом это удалось как-то сгладить. Александру все-таки кинули кость – часть собственно польских территорий с Варшавой, и Александр был хитер-то хитер, но это у него безусловно не сочеталось, как показали последующие события, с умением заглядывать на два-три хода вперед. Кость оказалась не костью, а миной замедленного действия, причем многоразовой…
Екатерина в свое время вела себя гораздо умнее – при разделах Польши присоединила только территории, населенные украинцами и белорусами. Православные, они немало натерпелись от польских панов. Своих-то единокровников, польских крестьян, гордая шляхта считала «быдлом» и обращалась соответственно. Ну а православные были и вовсе «быдлом третьего сорта», их жестоко угнетали еще и по религиозным мотивам.
Мина, столь опрометчиво принятая царем в «хозяйство», первый раз взорвалась уже через пять лет после смерти Александра. Еще в конце XVIII в. Гуго Коллонтай, мыслитель и философ, литвин (проще говоря, окатоличенный белорус) любил говаривать: «Воевать поляки не умеют. Но бунтова-ать!»
