У входа Том прислушивается – внутри ждут. Это не Олимпия, а Мэлори. Значит, нельзя просто открыть дверь и поставить ведро. Придется все-таки надеть толстовку.
– Черт возьми, – ворчит Том.
Если бы не мать с ее глупыми ритуалами и предосторожностями, он жил бы совсем по-другому.
Он ставит ведро на траву и берет толстовку с крючка около двери. Капюшон не надевает. Рукава есть, и ладно – голову Мэлори проверять не будет. Снова поднимает ведро. Стучит пять раз.
– Том, это ты? – окликает Мэлори.
«Кто же еще?» – думает он, а вслух говорит:
– Я. Принес первое ведро.
Всего нужно четыре. Как всегда.
– Глаза закрыты?
– Завязаны, мам.
Дверь открывается.
Том передает ношу через порог. Мэлори принимает и попутно ощупывает запястье.
– Молодец, – хвалит она.
Том улыбается. Мэлори протягивает второе ведро и закрывает дверь. Том снова вешает толстовку на крюк.
Очень просто схитрить, когда мама не имеет возможности на тебя посмотреть.
– Левой-правой, – приговаривает Том.
На самом деле он просто идет вдоль веревки, помахивая ведром. Том много раз слышал, как они носили воду в доме на Шиллингем-лейн – где он родился. Ходили по двое, обвязывались бечевкой. Олимпия говорит – Мэлори сама не осознает, насколько часто она рассказывает про жизнь в том доме. Только она что-то недоговаривает. Они оба с Олимпией замечали – на определенном моменте история всегда обрывается. Раз – и молчок. Конец мать даже рассказать не может, словно боится вновь пережить.
Вот и колодец. Том в одной футболке, ветер обдувает голые руки. Том закрепляет ведро, крутит ручку. Ведро громко стучит железным боком по каменной стенке. Несмотря на грохот, удвоенный эхом, Том слышит слева от себя звук – примялась под ногой трава. И еще, кажется, слышит колеса.
Похоже, кто-то толкает тележку.
Том замирает. Ведро постепенно перестает раскачиваться. Здесь кто-то есть. Дышит.
Эх, толстовка-то осталась на крючке…
Еще шаг. Теперь слышно отчетливей – обувь. Сухая трава под босой ногой звучит совсем иначе, чем под твердой подошвой.
Значит, человек.
Том ничего не спрашивает. Не двигается.
Еще шаг.
Интересно, а Тома тоже заметили?
Еще бы не заметить – после такого шума…
– Кто здесь? – говорит мужчина.
До Тома доносится шуршание – Олимпия так же шелестит, когда переворачивает страницы. У него что, книга?
Тому страшно. Впрочем, его охватывает и радостное возбуждение. Гость!
Все же Том не отзывается. Даже думает: не все правила Мэлори такие уж глупые.
Том пятится. Он мог бы добежать до дома в два счета и вовремя остановиться.
