— А ваш контроль рождаемости? — да заладил, сказал же, что последний вопрос был!
— Всё, считай, на общественных началах и сознательности граждан.
— И никто не хочет понянчится с котятами?
— А у арги с подрастающим поколением никто не «нянчится». Да и носятся они по всей планете — любого хватай и тискай.
— И совсем за них не переживаете? — для гроранцев, у которых детство продолжалось почти шестнадцать циклов, это странно.
— А что с ними случится? Хищники к ним не подойдут, понимают, что последует за этим, травоядные сбегут, что не сбегут, тем же хуже, бесхозной техники на планете не осталось. А случись какое ЧП, я сразу почувствую, — раньше бы так уметь. — На этом всё?
— Нет, — да сколько можно?! — А как у вас относятся к межвидовым отношениям?
— Ты про Ошку с Кугой? Так у нас общие дети вообще-то есть. Все кошачьи клана приравнены к арги.
— Нет, я про совсем другие расы, вроде нас или татан, — куда это он клонит?
— Видишь ли, у нас есть ещё одна черта, которая вам не понравится — на остальные расы мы смотрим чуть свысока. И отношение к ним соответствующее — как к игрушке.
— То есть, если, к примеру, я с Кирой… — его спермотоксикоз мучает что ли? — ты ничего не скажешь?
— Ну, во-первых, инициатива не может исходить от «игрушки», а Кира тебе не даст!
— С чего ты так решил? — вмешалась она. — Может, дам.
— Не обращай внимания, — махнул я лапой, — Кира остра на язык, — в ответ она приложила два пальца к губам и изобразила вылизывающее движение языком, — и в этом плане тоже. Во-вторых, взять арги силой? «Ха-ха» три раза! Даже Куга, которая из нас самая маленькая, — всего-то метр девяносто и сто десять килограмм — порвёт на части, в прямом смысле. Как говориться, одна нога здесь, другая там, а голова вообще хвост знает, где валяется. В-третьих, я и Кира — особый случай.
— Какой «особый»?
— А это, как говорят у нас на Кимире, не твоё собачье дело. Не сочти за расизм. На этом вечер откровений объявляется закрытым, собираемся. Тайрос, ты чем там занята?
— Запас синтезатора пополняю, — ответила она, запихивая недоеденную саранчу в машинку, — поставлю на расщепление, пусть работает.
— Тоже надо, — подхватив свою пилу и остальное барахло, ответил я и отправился отодвигать плиту, которой был прикрыт вход на день.
Снаружи уже светила одна из лун, заняв свободную от звёзд половину неба, запах пустотников отсутствовал — это, кстати, оказался запах того вещества, которое давало им возможность впадать в летаргию, и дротики смазывались им же — каких-либо посторонних звуков мои чуткие уши тоже не уловили. Можно выходить.
