И от того, что распускался ранний дуб и цвели баранчики, в лесу пахло только так, как может пахнуть в лесу только в это время года: несказанно чистой, девственной свежестью первой листвы и такой же чистой и едва уловимой сыростью земли.
Цвели еще в лесу голубые цветы сон-травы, большие, нежные, с опушенной, словно в инее, ножкой. Они покачивались под низовым, едва ощутимым ветерком, словно бы и в самом деле дремали или засыпали. Между дубов всюду, где только можно, но в стороне от баранчиков и сон-травы, прокалывая и раздвигая слежавшуюся листву, лезли на теплый свет свернутые в бледно-зеленые острые трубки листья ландышей.
Лес был полон птиц и звенел на все птичьи голоса. Не слыхать было только кукушки, этой поздней и заунывной блудницы леса. Зато уже и варакушки, и славка-черноголовка, и все дрозды пели и на опушках, и в глубине зарослей, и над ними.
Радоваться бы, торжествовать, упиваться бы всем этим великолепием проснувшихся сил природы! Но Павел Матвеич не умел этого. Возвращаясь из Медвешкина вдоль опушки Долгой дубравы и поля с поднимавшими уже побеги высадками, он был в самом неестественном для него, в самом мрачном состоянии духа.
Поехать этой дорогой, между полем и лесом, дорогой, по которой уже не ездили много лет, толкнул Сашку сам Павел Матвеич, хоть податливый шоферок и возражал, заявив:
— А здесь не ездят, здесь давно дороги нету.
— Дороги нет? — спросил Павел Матвеич и сказал: — А нет, так проложим, езжай!
Он даже мрачно улыбнулся, или, вернее, попытался улыбнуться Сашкину ответу и, когда поехали, все повторял про себя: «Дороги нету! Эх ты, Сашка, дороги нету!» И все кривил губы, пытаясь улыбнуться.
И что-то знакомое, вот такое же, что было как-то похоже на то, что с ним было когда-то, именно такое, что было сейчас перед ним, промелькнуло на мгновение в памяти его, встревожило своей неуловимостью и тут же, не вернувшись на память, угасло.
Сашка поехал по старому следу и скоро, почти с ходу, вывернувшись из-за куста, чуть не посадил машину передком в перекоп, но вовремя остерегся, тормознул, и машина скатилась передними колесами плавно в узкую канаву, сев разом на «брюхо».
Лопаты у Сашки с собой не было, идти за ней — и до Медвешкина и до Порима километров по девяти. Пойти, так когда вернешься? И шоферок вышел из машины, обошел ее вокруг, достал из-под сиденья разводной ключ и сказал:
— Перекоп-то свежий, лесники вырыли. Надо края у канавы обрушить под машину, иначе не вылезем.
