– В дороге кто только его наставником не был, а парень до сих пор ни бельмеса не знает. Ни языка, ни молитв. Да и не слыхал я, чтобы Федор Никитич в прежние времена изрядным богословом был. Вот Мишу его хоть сейчас диаконом поставить можно…
– Не богохульствуй!
– И в мыслях не было. Только, я чаю, у митрополита сейчас и иных забот немало, где уж ему все поспеть. А ты муж ученый, латынь и немецкий ведаешь. Кого же, как не тебя? Нет, я, конечно, могу Игнатия из академии позвать…
– Как повелишь, государь, – тут же пошел на попятный Мелентий, давно смотревший косо в сторону бывшего иезуита.
– Вот и славно…
– А уж коли ты мне доверил сына своего к свету православия привести, ответствуй: отчего он сегодня на заутрене не был? Ты, к слову, тоже!
– Так это, батюшка… он же еще не нашей веры…
– И с таким родителем не скоро к ней придет! – едко усмехнулся иеромонах.
Тут, на наше счастье, появились слуги с подносами и стали уставлять стол для завтрака.
– Благослови нашу трапезу, отче! – попросил я.
– Отче наш, иже еси на небеси… – начал священник звучным, хорошо поставленным голосом.
После нее последовала «Слава и ныне», а только потом собственно молитва перед пищей «Христе Боже, благослови ястие и питие рабом Твоим». Мой духовник, как всегда, действовал строго по канону, ни на йоту не отступая от него. Если бы дело происходило после вечерни, то началось бы все с «Очи всех на Тя, Господи, уповают». Сам не пойму, когда я успел все это выучить и запомнить… ведь из походов вроде бы не вылезаю?
– Мне кажется, отец Мелентий – очень строгий наставник? – с тревогой спросил меня Карл Густав, когда мы вышли.
– У него была непростая жизнь и очень долгий путь к Богу, – согласился я. – Но он человек надежный и верный. Ему можно доверять. Ты понимаешь меня?
– Да, а чем мы сейчас займемся?
– Как я и обещал, поедем в Оружейную палату и в другие места. Ты не против?
– Нет. Только я хотел бы показать матушке и сестре свой новый костюм.
– Еще успеешь, а сейчас пора ехать. Кстати, где твоя шапка?
– Не знаю. Я нашел только это.
– Не изволь гневаться, царь-батюшка, – как черт из табакерки выскочил Тишка. – Вот, пожалуйста, все готово.
В руках у спальника были подбитый собольим мехом зимний кафтанчик и шапка, отороченная горностаем.
– Ну-ну, – хмыкнул я и, как только облачение закончилось, велел выходить.
– Это что, снег? – взвизгнул мальчишка, увидев, что за ночь земля покрылась белым покрывалом. – Петер, смотри – снег!
