Хаджи-Мурат поднял пять пальцев и показал на солнце.
— Стало быть, скоро.
Воронцов вынул брегет и прижал пружинку, — часы пробили четыре и одну четверть. Хаджи-Мурата, очевидно, удивил этот звон, и он попросил позвонить еще и посмотреть часы.
— Voilà l’occasion. Donnez-lui la montre [Вот случай. Подари ему часы], — сказала Марья Васильевна мужу.
Воронцов тотчас предложил часы Хаджи-Мурату. Хаджи-Мурат приложил руку к груди и взял часы. Несколько раз он нажимал пружинку, слушал и одобрительно покачивал головой.
После обеда князю доложили об адъютанте Меллера-Закомельского.
Адъютант передал князю, что генерал, узнав о выходе Хаджи-Мурата, очень недоволен тем, что ему не было доложено об этом, и что он требует, чтобы Хаджи-Мурат сейчас же был доставлен к нему. Воронцов сказал, что приказание генерала будет исполнено, и, через переводчика передав Хаджи-Мурату требование генерала, попросил его идти вместе с ним к Меллеру.
Марья Васильевна, узнав о том, зачем приходил адъютант, тотчас же поняла, что между ее мужем и генералом может произойти неприятность, и, несмотря на все отговоры мужа, собралась вместе с ним и Хаджи-Муратом к генералу.
— Vous feriez beaucoup mieux de rester; c’est mon affaire, mais pas la vôtre. [Ты сделала бы гораздо лучше, если бы осталась; это мое дело, а не твое.]
— Vous ne pouvez pas m’empêcher d’aller voir madame la générale. [Ты не можешь препятствовать мне навестить генеральшу.]
— Можно бы в другое время.
— А я хочу теперь.
Делать было нечего. Воронцов согласился, и они пошли все трое.
Когда они вошли, Меллер с мрачной учтивостью проводил Марью Васильевну к жене, адъютанту же велел проводить Хаджи-Мурата в приемную и не выпускать никуда до его приказания.
— Прошу, — сказал он Воронцову, отворяя дверь в кабинет и пропуская в нее князя вперед себя.
Войдя в кабинет, он остановился перед князем и, не прося его сесть, сказал:
— Я здесь воинский начальник, и потому все переговоры с неприятелем должны быть ведены через меня. Почему вы не донесли мне о выходе Хаджи-Мурата?
— Ко мне пришел лазутчик и объявил желание Хаджи-Мурата отдаться мне, — отвечал Воронцов, бледнея от волнения, ожидая грубой выходки разгневанного генерала и вместе с тем заражаясь его гневом.
— Я спрашиваю, почему не донесли мне?
— Я намеревался сделать это, барон, но…
— Я вам не барон, а ваше превосходительство.
И тут вдруг прорвалось долго сдерживаемое раздражение барона. Он высказал все, что давно накипело у него в душе.
