– Было впечатляюще, – слышу я у себя за спиной голос Леви и пугаюсь. Засунув руки в карманы драных джинсов, он подходит ближе. – Впечатляюще и глупо.
Да, знаю. И сожалею об этом, хотя кончилось все хорошо. Если я чему-то и научилась, так это тому, что в глубине души ты очень редко сожалеешь о чем-то, когда абсолютно уверен, что поступил правильно.
– Прости, я не то хотел сказать.
Нет-нет, именно то, и ничего страшного. Леви прав.
– Я хотел сказать, что… Мы выжидали. Пиа всегда так делала. Она хранит тайны – свои и всех здесь присутствующих. Она ждет, пока люди сами не захотят рассказать о них. Думаю, ей бы очень хотелось, чтобы каждый нашел в себе силы проломить стену самостоятельно. У большинства это получается. Здесь, в лагере, или в «Святой Анне». Но чаще всего на это уходит много времени. У меня – почти год.
Он присаживается рядом со мной.
– Может, Сара тоже не стала бы спешить, и это было бы нормально. Ты дала ей возможность освободиться раньше. Не знаю, как и зачем, но ты это сделала. Более того, у тебя получилось. У Сары получилось.
На нас вылетают две бабочки, они танцуют в воздухе, свободные и счастливые.
– Мне очень хочется спросить тебя, какое твое самое сильное желание. Сейчас, в эту минуту.
Мое самое сильное желание – вернуть Иззи, вернуть саму себя.
– О, ты спрашиваешь, чего бы я хотел больше всего на свете? – Он лукаво улыбается мне, всего одно мгновение. – Моим самым большим желанием всегда было повидаться с матерью и Томом, но теперь, после того, что случилось с Сарой, я бы больше всего хотел суметь сделать то же самое для тебя. Я очень хочу говорить с тобой, узнать, как звучит твой голос.
Глядя на Леви, с дрожью делаю вдох.
– Я очень хочу спасти тебя, но думаю, ты к этому еще не готова. Нельзя спасти того, кто не хочет быть спасенным, да?
Если бы слова у меня не пропали давно, они пропали бы сегодня. То, что сказал Леви, не выходит у меня из головы, и я постоянно задаюсь вопросом, прав ли он. И каждый раз, когда собираюсь ответить «нет», у меня это не получается.
Не получается, в груди все сжимается, становится больно. Такое чувство, будто мой организм распознает ложь, а я – нет.
Меня спасти нельзя. Я не достойна быть спасенной.
Без всех остальных ребят лагерь выглядит совсем по-другому. Холоднее, чем обычно. И я говорю не о погоде, потому что стоит самое замечательное за долгое время лето. Жаркое и душное, и чудесное. Гроза прогнала солнце лишь в тот единственный день. Нет, я имею в виду тот холод, что сидит внутри и пускает там корни, тот холод, от которого не спасет никакой свитер.
