«Как солнечные зайчики на льду», — успела подумать она и коротко всхлипнула, когда мокрое лицо обхватили ладони и большие пальцы провели по щекам. Осторожно, будто тоже боялись обжечься.
А потом он с силой притянул ее к себе, зарываясь лицом в непослушные, пахнущие травами волосы. Всю сразу, вместе со кулаками, сжимающими его одежду, вместе с готовыми вырваться очередными ругательствами и выбившимися прядками, которые он тут же принялся покрывать поцелуями.
— Прости меня... прости! Хеллес, какой же я идиот... кретин... прости меня! — он обнимал ее так крепко, будто пытался вобрать в себя, впитать под кожу. Забрать себе. Присвоить. Его Иллис... — Больше никогда! Никому...
В какой-то момент она еще больше напряглась и даже забилась, как пойманная птица, и вдруг обмякла. А в следующую секунду крик отчаянной боли все же вырвался, и девушка зарыдала в голос, выплескивая и на него, и просто во вселенную ту боль, которая не давала дышать все это время.
— Они все погибли... они все... погибли... они все... а я осталась! Из-за тебя! Кретин! Какой же ты... — повторяла она как в бреду и из последних сил цеплялась за Кириана, словно он остался последним в этом мире, что еще могло удержать ее от падения в никуда.
И он удерживал. Обеими руками, не отпуская ни на миг. Порывисто целовал все, до чего мог дотянуться: щеки, губы, глаза, волосы, снова щеки... Он не умел и не мог сказать о том, что чувствует в этот момент. Никакие слова не вместили бы этого.
Боль за то, что ей пришлось пережить, за то, что он — слепой идиот, не разглядел этого раньше, готовность умереть и убить за ее любовь и ощущение того, как перехватывает дыхание, когда она вот так доверчиво прижимается к нему — к нему, ни к кому другому! Все это било под коленки, превращая их в настоящую вату, но поддаться сейчас слабости он не имел права.
— Мы со всем справимся. Со всем... вместе... я люблю тебя... я тебя люблю! — шептал он в маленькое ушко, и ее волосы шевелились от его дыхания. Нет, он даже не пытался делать вид, что у него не дрожат руки, которые бережно гладили ее по спине. Но вот голосу дрогнуть не позволял. Он сделал так много ошибок в прошлом, так много непростительных ошибок, и, если ему дается шанс все исправить, он его не упустит! Он вытащит ее из этого кошмара, чего бы ему это ни стоило! И начнет прямо сейчас.
Ладонями он чувствовал, что ее всю трясет, и от этой ее уязвимости, в груди полыхнуло так, что в первый момент он с трудом устоял на ногах. Но это же придало ему невиданных сил. Любовь, которую он наконец-то выпустил на волю, больше не была мучительной. Она окрыляла, окутывала золотистым сиянием, дарила уверенность, что он может все. Теперь действительно — все.
