Но если германцы были физически более сильным народом, одаренным некоторыми понятиями о законах и политике, достойным быть присовокупленными к римским в равноправном партнерстве, то в других отношениях они были грубыми и дикими — детьми в том, что касается знания и понимания, находясь фактически на таком уровне цивилизации, которого они достигли сами, то есть немногим выше, если выше вообще, уровня лучших племен североамериканских индейцев. В способности к цивилизации, в их умении воспринять другую цивилизацию более высокого качества, чем их собственная, и не поддаться ее пагубному воздействию — хотя, конечно, некоторые из лучших их племен, например, франки, были не менее склонны усваивать плохое, как и хорошее, — в быстроте, с которой они реагировали на стимул новых идей и переживаний, они явно превосходили даже племя чероки[4]. Однако в очень многих аспектах — в идеях, одежде, привычках и образе жизни, в способах ведения войны и дипломатии — параллель очень близка и любопытна[5], и, если можно представить себе цивилизованную страну, захваченную отрядами воинов, которые в реальных достижениях материально стоят не выше наших лучших индейских племен, хотя и превосходят их по духу и морали, получившаяся картина не будет так уж неверна.
Их охватывало удивление при виде умений и искусств, которые они видели со всех сторон, но они не понимали их и не могли их использовать. История германского воина, который, изумившись при виде уток, которые, как ему показалось, плавали прямо на полу передней комнаты, где он ждал, ударил боевым топором по прекрасной мозаике, чтобы узнать, живые ли они, совершенно типична для того века. Многое они разрушили по своему невежеству, а многое — по ребячеству или дикости. Гораздо больше было забыто и исчезло, потому что пришло в небрежение, и никто не хотел им пользоваться. Искусство, которое давно уже угасало, в конце концов погибло. Наука, уже не интересовавшая никого, исчезла. Греческий язык был забыт; латинский язык в народном употреблении подвергся сильным искажениям. Ремесленное мастерство утрачено. Дороги и мосты пришли в негодность. Сообщение стало затруднительным; торговля пошла на убыль. Немногие общие идеи и интересы сохранились, связывая разные части империи или хотя бы провинции. Новые власти редко могли добиться повсеместного послушания и часто даже и не пытались. Насильственные преступления стали обычным явлением. Сила царила там, где прежде господствовали закон и порядок, и жизнь и собственность находились в гораздо меньшей безопасности, чем когда-то
