Мы не можем утверждать, что Константин[40] объявил себя сторонником христианства, убедившись в его истинности или по религиозным мотивам. Действительно, нет никаких доказательств, что в душе он когда-либо был подлинным христианином. Его мотивы нетрудно угадать. Когда он отправился из своей небольшой приграничной провинции с маленькой армией на завоевание империи, у него практически не было шансов на успех. Но история мало знает людей, обладавших большей политической дальновидностью, нежели Константин. Не будет опрометчивым предположить, что наедине с собой он рассуждал так: если он провозгласит себя защитником этой доселе незаконной и преследуемой секты, они сплотятся в его поддержку со всем энтузиазмом и он заручится помощью самой истовой группировки в государстве. Большая слабость язычества в противоположность христианству должна была быть очевидна для столь прозорливого наблюдателя. Язычество с его разрозненными силами, не имеющее ни руководства, ни безоглядной уверенности в себе, ни веры в будущее, ни миссии в настоящем, которая пробудила бы энергию и жизнь, было не той силой, какую столь амбициозный и трезвомыслящий молодой человек выбрал бы для того, чтобы вести к победе. Мотивы, которые побуждали его поддержать христианство, были чисто политическими, и результат со всей определенностью подтвердил правоту его суждения.
Однако в другом смысле поступок Константина имеет более важное значение и является частью более широкого движения.
Трансформация Римской империи из древней в средневековую произошла за полвека, последовавшие за воцарением Диоклетиана. Изменения, внесенные им в формы и конституции, модифицированные и продолженные затем Константином, ознаменовали настоящую революцию, полный поворот. Империя оторвалась от своего прошлого. Она уже больше не притворялась тем, чем была вначале. Она откровенно признала ситуацию такой, какой была, и уже не пыталась вернуть прежнее. Она открыто посмотрела в лицо будущему. Эта перемена логически влекла за собой признание христианства. Нет уверенности, что Диоклетиан смутно не осознавал этого. Но Константин осознал это достаточно ясно, чтобы начать действовать, хотя он, возможно, и не сумел бы выразить это словами.
Для христианства, как и для империи, это был век перехода, век трансформации по характеру и устройству, итоги которой мы рассмотрим чуть позже.
Нам остается показать, насколько это возможно, вклад христианства в нашу цивилизацию как одного из четырех великих источников, из которых она и произошла. Каковы новые элементы, которые внесла в человеческую жизнь и прогресс христианская религия?
