Айви до боли прикусила губу, вспомнив, что у нее отобрали фото отца. У нее словно украли его последнее прикосновение, последние минуты, проведенные с ним, тот воздушный поцелуй, который он послал ей, стоя внизу лестницы, пока она смотрела на него с верхней площадки, стоя в одной ночной сорочке. Сестра Мэри Фрэнсис непостижимым образом отобрала ее воспоминания, как Айви видела все в своем воображении. Однако она знала и то, что ей лучше воздержаться от любых упоминаний об отце в письме. Ей необходимо было заставить Алистера твердо понять: только он мог спасти ее и никакой другой помощи ей не от кого ждать.
Она почувствовала жжение в глазах. Ей был крайне нужен сон и отдых. У нее ныли руки, когда она заставляла себя писать дальше, ломило все тело, но подталкивала необходимость иметь законченное письмо под подушкой к утру. Иначе Патришия не успеет взять его и передать с остальной почтой пареньку, водившему грузовик с бельем из прачечной.
Потом я пошла за сестрой Мэри Фрэнсис по лестнице на второй этаж в свою спальню. По пути мне встретились другие девушки, и снова ни одна из них не взглянула на меня, не улыбнулась, не вымолвила ни слова. Сестра оставила меня в спальне, сказав мне переодеться в рабочий балахон. Комната была холодной и угрюмой. В ней рядами стояли койки, похожие на больничные, раковина умывальника с побитой эмалью располагалась под раздвижным окном. Помимо прочего бросались в глаза выцветшие шторы и колокольчик, висящий на стене. Затем мне показали прачечную. Нам приходится справляться с тяжелыми машинами для отжима и глажки, у всех девушек руки покраснели от постоянного полоскания в холодной воде. После шести часов работы в прачечной мы пообедали жидким супчиком с черствым хлебом. Во время еды нам не разрешается разговаривать. Нам практически постоянно запрещено всякое общение между собой.
Монахини обращаются с нами беспредельно жестоко. Начинают избивать тростями или всем, что попадется под руку, если мы всего лишь перекинемся парой фраз. Одна из девушек получила страшный ожог от раскаленной, как металл в доменной печи, простыни, только что прошедшей через сушильную машину. Теперь в рану еще и попала инфекция, она загноилась. А сестра Мэри Фрэнсис только и сделала, что однажды подошла к ней, чтобы отругать ее за неспособность работать в полую силу. Нам позволено открывать рты только для молитвы или чтобы униженно произнести: «Жду ваших указаний, сестра». Мы молимся перед завтраком, а после завтрака отправляемся на службу в церковь. И перед тем как лечь в кровати, завершаем день молитвами. А потом для нас наступает черная пустота до звонка колокольчика в спальне, заставляющего нас просыпаться в шесть часов утра. Мы живем по звону колокольчика. Нет часов, нет календарей, нет даже зеркал. Чувство времени в такой обстановке совершенно утрачивается. Мне ничего не говорят о том, что произойдет, когда у меня родится ребенок, но я знаю – в этом доме содержат и младенцев, по ночам я слышу их плач.
