— Ох, извини, — сказала я. — Не знала.
Юноша совсем поник с несчастным видом.
— Ничего.
— Конечно ничего. Это нормально. Девственности не надо стесняться.
— Я и не говорил, что стесняюсь.
— Нечего тут стыдиться, — заверила я, взглянув на его красное лицо, и протянула было руку потрепать его по плечу, но передумала, решив, что, если он неправильно поймет этот жест, станет еще хуже. Вместо этого я двумя ладонями обхватила чашку и сдула с кофе пар.
Престон с волнением уставился на меня:
— Вы никому не скажете?
— В смысле, Альве и Ноду? — Я пожала плечами. — А почему бы и не сказать? Ноду это безразлично. Драффы брачуются раз пять-шесть за всю жизнь.
— Но Альва…
— Она сочтет своим долгом в ближайшем порту напоить тебя и уложить в койку.
Престон побледнел.
— Да брось, — успокоила я его. — Все не так страшно.
— Разве? — Он принялся подсчитывать на пальцах. — Я самозванцем получил место, я бесполезен в трудную минуту, я ненавижу космос. И в довершение всего я жил в золотой клетке, никогда не видел женщину голой, а уж о большем и не говорю.
— Ну и что? — Усевшись на край стола, я все-таки хлопнула парня по плечу. — Пробелы в знании медицины ты закрываешь. Ты учишься. И прочее со временем придет.
— Правда?
— Да конечно! — Я предостерегающе погрозила ему пальцем. — Хотя это не значит, что тебе можно по ночам стучаться в мою каюту, понял?
Он снова побагровел:
— Это было всего один раз. Недоразумение.
— Вот пусть и не повторяется.
Я оставила его грустить за столом, а сама унесла кофе в каюту. На стенном экране появилась корабельная аватара.
— Почему с людьми так сложно? — обратилась я к ней.
Она подняла изящную бровь:
— Я размышляю над этим вопросом с самого подключения.
— И к чему пришла?
— Полагаю, вы все поломаны на каком-то фундаментальном уровне, но притом все поломаны по-разному. И обходные маневры, которыми вы нивелируете эти травмы, определяют, кто вы есть.
Я улыбнулась:
— Глубокая мысль для подростка.
«Злая Собака» повела элегантным плечом.
— День рождения — лучшее время для самопознания, — объяснила она, не желая замечать моей усмешки, — ведь никогда не знаешь, не последний ли он.
