ТАК ОНО И ЕСТЬ, СЛОВНО ВСТАРЬ
Так оно и есть, словно встарь, словно встарь —
Если шёл вразрез на фонарь, на фонарь.
Если воровал, значит, сел, значит, сел,
А если много знал — под расстрел, под расстрел.
Думал я, наконец, не увижу я скоро
лагерей, лагерей.
Но попал в этот пыльный расплывчатый город
без людей, без людей.
Бродят толпы людей, на людей непохожих,
равнодушных, слепых.
Я заглядывал в чёрные лица прохожих,
не своих, не чужих.
Так зачем проклинал свою горькую долю —
видно, зря, видно, зря.
Так зачем я так долго стремился на волю
в лагерях, в лагерях?
Бродят толпы людей, на людей непохожих,
равнодушных, слепых.
Я заглядывал в чёрные лица прохожих,
не своих, не чужих.
Правда ведь, обидно, если завязал,
А товарищ продал, падло, и за всё сказал.
За давнишнее, за драку всё сказал Сашок —
И двое в синем, двое в штатском, чёрный воронок.
А до свиданья, Таня, а может быть, прощай.
До свиданья, Таня, если можешь, не серчай.
Но всё-таки обидно, чтоб за просто так
Выкинуть из жизни цельный четвертак.
На суде судья сказал: «Двадцать пять. До встречи.»
Раньше б глотку я порвал за такие речи.
А теперь терплю обиду, не показываю виду…
Если встречу я Сашка — ох, как изувечу.
До свиданья, Таня, а может быть, прощай.
До свиданья, Таня, если можешь, не серчай.
Но все-таки обидно, чтоб за просто так
Выкинуть из жизни целый четвертак.
ЗА МЕНЯ НЕВЕСТА ОТРЫДАЕТ ЧЕСТНО
За меня невеста отрыдает честно,
За меня ребята отдадут долги,
За меня другие отпоют все песни,
И, быть может, выпьют за меня враги.
Не дают мне больше интересных книжек,
И моя гитара без струны.
И нельзя мне выше, и нельзя мне ниже,
И нельзя мне солнца, и нельзя луны.
Мне нельзя на волю — не имею права —
Можно лишь от двери до стены.
Мне нельзя налево, мне нельзя направо,
Можно только кусок неба, можно только сны.
Сны про то, как выйду, как замок мой снимут,
Как мою одежду снова отдадут,
Как меня там встретят, кто меня обнимет,
И какие песни мне споют.
У меня гитара есть, расступитесь, стены,
Век свободы не видать из-за злой фортуны.
Перережьте горло мне, перережьте вены,
Но только не порвите серебряные струны.
Я зароюсь в землю, сгину в одночасье.
Эх, кто бы заступился за мой возраст юный!
Влезли ко мне в душу, рвут её на части,
Эх, только б не порвали серебряные струны.
Но гитару унесли, с нею и свободу.
Упирался я, кричал: «Сволочи! Паскуды!
Вы втопчите меня в грязь, бросьте меня в воду,
Только не порвите серебряные струны».
Что же это, братцы, не видать мне, что ли
