В Бомбее я постарался наладить свой быт и нанял повара, столь же неопытного, как я сам. Он был брахманом. Я не считал его слугой, он был для меня кем-то вроде члена семьи. Он обливался водой, но никогда толком не мылся. Его дхоти и священный шнур[54] всегда были грязными. Священных текстов он не читал, но я не мог позволить себе повара лучше.
— Что ж, Равишанкар (так его звали), — обращался я к нему, — можешь не уметь готовить, но ты же обязан знать свою сандхью (ежедневную молитву).
— Сандхью, сэр? Плуг заменяет нам сандхью, а работа лопатой — ежедневный обряд. Вот такой я брахман. Я должен или пользоваться вашим милосердием, или вернуться в деревню.
Мне пришлось стать для Равишанкара учителем. Временем я располагал и постепенно стал готовить половину блюд сам, вспомнив свои английские эксперименты с вегетарианскими кушаньями. Я купил плиту, и с той поры мы с Равишанкаром готовили вместе. Сам я охотно делил с ним трапезу, ведь мы прекрасно ладили друг с другом, и только то, что Равишанкар дал клятву не мыть ни себя, ни продукты, доставляло некоторые неудобства.
Впрочем, я и не мог оставаться в Бомбее дольше четырех или пяти месяцев, поскольку не получал никакого дохода, а расходы все росли.
Вот так я начал новую жизнь. Профессия адвоката разочаровала меня — громкое название, мало толка. Я чувствовал угрызения совести и обвинял себя в неудаче.
В Бомбее я, во‑первых, начал изучать индийское право, а во‑вторых, продолжил эксперименты с питанием, к которым присоединился Вирчанд Ганди, мой друг. Брат тем временем упорно искал для меня клиентуру.
Изучение индийского права оказалось делом утомительным и скучным. С гражданским процессуальным кодексом я никак не мог справиться. Впрочем, с теорией судебных доказательств все было по-другому. Вирчанд Ганди готовился к экзаменам на стряпчего и рассказывал множество историй об адвокатах и вакилах.
— Способности сэра Ферозшаха, — рассказывал он, — проистекают из его прекрасного знания права. Он знает теорию судебных доказательств и все прецеденты по тридцать второму разделу наизусть. Что касается Бадруддина Тьябджи, то его необычайная сила аргументации повергает судей в трепет.
Его рассказы об успехах этих выдающихся адвокатов действовали мне на нервы.
— Бывает и так, — продолжал он, — что адвокат не может устроиться пять-семь лет. Вот почему я решил стать стряпчим. Можешь считать себя счастливчиком, если получишь независимость года через три.
