Старший брат приехал в порт встречать меня. Он уже успел познакомиться с доктором Мехтой и его старшим братом. Поскольку же доктор Мехта настаивал, чтобы я остановился в его доме, туда мы и отправились. Вот так начатые в Англии отношения продолжились в Индии, а затем перешли в прочную дружбу между двумя семьями.
Я жаждал поскорее встретиться с мамой. Мне еще не было известно, что я никогда больше не обниму ее. Печальную новость сообщили мне только теперь, и я совершил нужные омовения. Брат намеренно держал меня в неведении, пока я находился в Англии. Он не хотел, чтобы я перенес такой страшный удар вдали от родины. И все равно эта новость стала для меня чудовищным потрясением. Но я не стану слишком подробно описывать это. Скажу только, что мое горе было даже глубже, чем после смерти отца. Многие надежды, которые я лелеял, оказались разбитыми. Впрочем, я помню, что не позволил себе впасть в полное отчаяние. Смог даже сдержать слезы и продолжал жить, словно ничего не произошло.
Доктор Мехта представил меня нескольким своим друзьям и брату Шри Ревашанкару Джагдживану, с которым меня впоследствии связала долгая дружба. Однако мне следует особо отметить и другое знакомство — с поэтом Райчандом, или Раджчандрой, зятем старшего брата доктора Мехты и партнером в ювелирной фирме, носившей имя Ревашанкара Джагдживана. Тогда Райчанду было еще не больше двадцати пяти лет, но первая же встреча с ним убедила меня, что это был человек, отличавшийся сильным характером и поразительной образованностью. Его называли шатавадхани (то есть человеком, способным запоминать сотни вещей сразу или следить за ними одновременно), и доктор Мехта рекомендовал мне лично убедиться в потрясающих свойствах памяти Райчандбхая. Я предложил ряд слов из всех европейских языков, что я знал, и попросил поэта повторить слова. Он повторил их, точно соблюдая тот порядок, в котором я их назвал. Я не мог не позавидовать его дару, но не он очаровал меня, а то, что я открыл позже. Это были его обширные знания священных книг, его чистая натура и горячее желание как можно полнее реализовать себя. Я не сразу догадался, что самореализация была для него смыслом всего. Ради нее он и жил. Он постоянно повторял строки Муктананда[49], словно те остались навсегда вырезанными в его сердце:
Я стану считать себя благословленным, только если узрю Его в каждом деянье своем.
Воистину Он — это нить, на которой подвешена сама жизнь Муктананда.
