Всю одетость свою позабудь.
Одинаково веничек хлещет,
Так что зря не выпячивай грудь.
Все равны здесь, с единым богатством,
Все легко переносят жару.
Здесь свободу и равенство с братством
Ощущаешь в кромешном пару.
Загоняй поколенья в парную
И крещенье принять убеди,
Лей на нас свою воду святую
И от варварства освободи.
Благодать или благословение
Ниспошли на подручных своих,
Дай нам, Бог, совершить омовение,
Окунаясь в святая святых.
Здесь лапы у елей дрожат на весу…
Здесь лапы у елей дрожат на весу,
Здесь птицы щебечут тревожно.
Живешь в заколдованном диком лесу,
Откуда уйти невозможно.
Пусть черемухи сохнут бельем на ветру,
Пусть дождем опадают сирени,
Все равно я отсюда тебя заберу
Во дворец, где играют свирели.
Твой мир колдунами на тысячу лет
Укрыт от меня и от лета,
И думаешь ты, что счастливее нет,
Чем край заколдованный этот.
Пусть на листьях не будет росы поутру,
Пусть луна с ветром пасмурным в ссоре,
Все равно я отсюда тебя заберу
В светлый терем с балконом на море.
В какой день недели, в котором часу
Ты выйдешь ко мне осторожно,
Когда я тебя на руках отнесу
Туда, где найти невозможно.
Украду, если кража тебе по душе,
Я не зря в том лесу партизанил.
Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,
Если терем с дворцом кто-то занял.
Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,
Если терем с дворцом кто-то занял.
Жил-был учитель скромный Кокильон…
Жил-был учитель скромный Кокильон,
Любил наукой баловаться он.
Земной поклон за то, что он был в химию влюблен,
И по ночам над чем-то там химичил Кокильон.
Но мученик науки гоним и обездолен,
Всегда в глазах толпы он — алхимик, шарлатан.
И из любимой школы в два счета был уволен
Верней в три шеи выгнан непонятый титан.
Титан лабораторию держал,
И там творил и мыслил и дерзал —
За просто так, не за бельем в двухсуточный бульон
Швырнуть сумел все, что имел, великий Кокильон.
Да мы бы забросали каменьями Ньютона,
Мы б за такое дело измазали в смоле,
Но случай не дозволил плевать на Кокильона —
Однажды в этой смеси заквасилось желе.
Бульон изобретателя потряс,
Был он ничто — ни жидкость и ни газ,
И был смущен и потрясен, и даже удивлен,
— Эге, ха-ха, о, Эврика! — воскликнул Кокильон.
Три дня он развлекался игрой на пианино,
На самом дне в сухом вине он истину искал,
Вдруг произнес он внятно, — Какая чертовщина, —
И твердою походкою он к дому зашагал.
Он днем был склонен к мыслям и мечтам,
Но в нем кипели страсти по ночам,
И вот на поиск устремлен, мечтой испепелен,
В один момент в эксперимент включился Кокильон.
