Старцы, как положено, вскоре были помилованы и даже восстановлены в своих должностях. Они тут же приобрели самоуверенный вид, намекая, что совершенно не защищались, а просто хотели спасти меня! Разумеется, я им буду очень признательна. Может, я даже уже отблагодарила их! Мы были заодно!
Что касается Даниила, всем было очевидно: он тот самый молодой человек, что бежал из сада. Мол, как я была права, выбрав любовника, вхожего в окружение царя и, уж во всяком случае, опытного в любовных делах!
Тем, кто не был настроен против меня, мое дело представлялось сложным. Мужчины, что бы они ни сделали, всегда правы, а женщины — виноваты. Это, и вправду, выглядело немного досадно: девушка, сирота, жена Иоахима, лучшего из мужчин, попала в такую историю!
Вскоре уже меня оскорбляли на улицах женщины и дети. Иоахима, ничем не заслужившего этого, прозвали рогоносцем. Его родня стала настраивать его против меня.
Так что он пришел к выводу, что с тем или с другим, но я непременно должна была изменить ему. Эта мысль укоренилась в его мозгу. И, в конце концов, он со мной развелся.
У меня была недобрая слава в еврейском квартале. Проявление моей добродетели, моя оскорбленная невинность, а также красота стоили мне всеобщей ненависти. Изнасилованная тысячу раз, очерненная всякими способами, женщина должна молчать, всегда молчать! Скажу больше: она должна предпочесть скандалу бесчестье!..
* * *
Мне было тогда двадцать лет. И я в свою очередь тоже решила мстить. За себя. Я уехала. Покидая кварталы моих отцов, я отрясла их пыль со своих сандалий. И больше никогда туда не возвращалась.
Шел месяц шват, пятый месяц нашего календаря. Я решительно отправилась на рынок невест, который в то время пользовался большим спросом, чем теперь.
На длинном возвышении в ряд сидело около сотни девушек, прикрытых легкой тканью, которую они готовы были сорвать, чтобы представить свою девственную наготу на рассмотрение публики. Ибо все продававшиеся там девушки по достижении половой зрелости должны оставаться девственницами. Два жреца и городской чиновник, все трое давшие присягу, были готовы тщательно проверить наличие этого редкостного достоинства. Так официально удостоверялось свидетельство честности, высоко ценящейся в Вавилоне. Их было немного, девушек, которые могли претендовать на получение подобного свидетельства. А молодые люди из лучших семейств, самые завидные партии города, предпочитали прийти за супругой на этот рынок при свете дня, а не под неверную сень частного дома. То есть я хочу сказать, что все, что есть знатного в Вавилоне, и толпы любопытствующих, среди которых немало евреев, в тот день присутствовали на торгах.
