На заднем фоне подошло к концу нестройное хоровое исполнение «Тихой ночи» и я услышала начальные аккорды новой песни. А затем запел чей-то безупречный тенор:
— O Tannenbaum, O Tannenbaum, Wie treu sind deine Blätter!
Не веря своим ушам, я пересекла холл, чтобы протиснуться через толпу, окружавшую пианино. Рейхсляйтер стоял рядом с пианистом и исполнял немецкую версию «О, рождественская ель». Аудитория была увлечена — у мужчины был один из тех щемяще-сладких голосов. Когда он закончил, слушатели взорвались аплодисментами. Нацист, улыбаясь, отмел их восхищение и растворился в толпе, которая была теперь менее враждебно настроена к нему, чем ранее.
Он заметил, что я наблюдаю за ним и кивнул. Я повернулась и побежала назад, в пустую галерею в задней части дома. Ричард поймал меня как раз тогда, когда я собиралась свернуть за угол.
— Парсонс.
Я остановилась и обернулась, постаравшись смягчить улыбкой злость на своем лице. Он выглядел немного неуверенно, слегка смущенно. Это было… очаровательно. Улыбка растянулась сама собой.
— Я просто пришел пожелать спокойной ночи, — сказал он. — У папы назначен на завтра пятичасовой утренний звонок для интервью. Родители вероятно, уже в машине.
— Слава Богу, — не подумав, сказала я.
— Упс, — он печально усмехнулся. — Дай мне передохнуть, Парсонс. Я истекаю кровью.
— Ой, нет, — извиняясь, сказала я, — Я просто имела в виду, что если вы уезжаете, то все остальные тоже начнут расходиться. — Я подумала о Рейхсляйтере, но решила не упоминать его. В конце концов, Ричард не виноват, что нацист оказался здесь. — Я просто жутко устала.
— Ааа, — сказал он, — Я рад, что это не обо мне.
— Дело не в тебе, Хэтэуэй.
— В таком случае, сказал он, делая шаг ко мне, — позволь мне указать… — Его палец показывал на что-то над моей головой.
Я посмотрела. Мы стояли в арке, которая была украшена шаром омелы.
Он склонился для поцелуя. Улыбаясь, я прикоснулась своей щекой к его, отметив точку пальцем.
Он вздохнул, затем его губы мягко прикоснулись к моей щеке.
— Спокойной ночи, Парсонс.
* * *
Я запоздало поняла, что большая часть парней после моего маневра решила бы, что им дают отставку, но я не заметила, чтобы эго Ричарда слишком уж пострадало. Я была уверена, что он знает, каким безумно привлекательным он является. Он, вероятно, решил, что я просто притворяюсь скромницей. Что было не совсем так.
Я не знаю почему, но где-то посредине процесса я решила, что мой первый поцелуй, которого у меня вообще-то не было, должен быть особенным. В средней школе, свидания казались ерундой, к тому же их было легко избежать. Но когда я перешла в старшую школу, то согласилась на пару свиданий с вполне симпатичными парнями — лишь затем, чтобы в последний момент отступить, когда они соберутся поцеловать меня. В своих мыслях я ждала так долго, и мне нужно было что-то необыкновенное. Я не хотела, чтобы меня при этом лапали на переднем сидении машины и рычаг переключения скоростей впивался мне в ребра. И это не должен был быть какой-нибудь шуточный поцелуй только из-за паразитического растения с большой вероятностью того, что мои родители могут подглядывать из-за угла.
