Но истину князь был узнать не прочь. Истина могла стать камнем за пазухой против того же Бориса. Кто знает, как дело со временем повернётся, кто под кого через год-другой подкорячиваться будет. Может, он под Бориса, а может, и Борис под него…
Опрошенные оговаривали пономаря. Видел-де он, как царевича убивали, и криком своим народ в смущение привёл. Он же в набат ударил. Первый заводчик всей смуты.
Пономаря привели к Шуйскому в приёмные покои царевичёва дворца под вечер.
Никогда здесь ранее пономарь не был. Огляделся — и оробел. Красота кругом дивная, будто в сказку попал. Свечи красного воска в шандалах да канделябрах. На стенах парсуны. В свинцовых решётчатых переплётах окон — прозрачная, как родниковая вода, слюда, изукрашенная диковинными картинками. Вдоль стен — лавки на витых золочёных столбиках. В красном углу под образами — дубовый восьмигранный стол, крытый голубым тонким сукном.
Но ещё больше оробел он от вида сидящего перед ним на столице князя.
Истинно князь! Алого цвета ферязь с собольим подбоем и самоцветами заместо пуговиц. Под ферязью — кафтан серебряной парчи с воротником, расшитым шелками да золотом, на пальцах — перстни, а глаза под кустистыми бровями так и сверлят, так и буравят. И вышибли эти страшные глаза из головы бедного пономаря всё, что он видел, знал и помнил. Загудела голова набатным колоколом. Попробуй разберись тут, что быль, а что небыль, что самолично видел, а что от сновидений да от людских пересудов пришло. И, как тогда на колокольне, вновь стал пономарь мокрым от пота.
Не оставь, господи! Помоги, господи, рабу твоему!
Немея языком под студёным взглядом грозного князя, пономарь отвечал на вопросы сбивчиво и бестолково.
Доподлинно ли Битяговский со товарищи зарезали царевича? Неведомо то пономарю. Что неведомо, то неведомо… Пошто ж в набат ударил? А как не ударить, когда над царевичем смертоубийство свершили? Выходит, видел, как царевича зарезали? Вроде видел. А не померещилось ли с похмелья? Может, и померещилось… А коли померещилось, то пошто он, вор, супротив великого государя воровал, народ смущал? Того пономарь не ведает… Видать, дьявол попутал.
«И на голову слаб, и умом грабленый», — определил Шуйский, допрашивая пономаря, но от пытки всё же не отказался.
Однако ничего толкового пономарь не сказал и под пыткой. А когда его стали горящими вениками охаживать, то он лишь кричал дурным голосом, а затем телом обмяк и глаза под лоб закатил.
