Но наконец наступает час торжества. Тебя окружили с поздравлениями и подарками. Ты принимал их с видом восточного владыки, разрешающего курить себе фимиам.
Хотя размолвка ощутимо стояла между вами, Вера, повинуясь велению сердца, не смогла устоять в стороне от этого чествования ее любимого. Неловко, со слезами на глазах и, вероятно, с болью в сердце она пыталась вложить в твои руки и свой, любовно готовившийся подарок. И ты высокомерно оттолкнул ее и произнес обидные слова. Девочка, не помня себя от горя и обиды, убежала из дому. Все мы, ошеломленные, растерялись и не успели ее удержать, а когда опомнились, стали ее искать, она бесследно куда-то исчезла.
Вероятно, ты и до сих пор не представляешь себе, какой ошеломляющей силы пощечину нанес всем нам этим поступком? Праздник превратился в поминки. Стали искать Веру. Пережитое в эти два часа трудно забыть. Это действительно был траур по той преждевременно погибшей радости, к какой мы долго готовились.
Вера наконец нашлась, внеся успокоение в наши сердца. Именно для того, чтобы дать тебе возможность в самой узкой среде помириться с Верой, успокоиться самому, я пригласил в свою спальню мать, тебя и Веру. Но оказалось, я совсем не знал, на что ты способен. Произошло прямо-таки ужасное. Ты перешел в наступление, как будто виноваты во всем были мы, а не ты.
Слово за слово, мать вспылила, перешла в упреках к резкостям, и тут тобой опять овладело слепое бешенство. Ты закусил удила и понесся, не глядя куда. Ты наговорил матери таких гадостей, что с ней сделалось плохо. Мне пришлось заняться матерью, а ты удалился, так и не поняв, что произошло. Через несколько томительно тяжких часов я пришел в твою комнату, чтобы подвести итоги этому дню, а по сути дела, всему твоему двадцатипятилетию. Я еще надеялся, что ты осознал всю дикость своих поступков. Но ничего похожего, никаких проблесков сознания. И тогда я объявил тебе свое решение: покинуть отчий дом не позднее утра.
Я понимал, что это конец. Конец моим надеждам на сына-друга, который не бросит меня, поймет и утешит в горький час. Сердце мое обливалось кровью, и в него холодной змеей заползала тоска. Я знал себя. Знал, что даже голос крови не заставит меня помириться с тобой иначе, как на принципиальной основе. У меня оставалась еще только слабая надежда, что любовь окажется выше твоего самолюбия и приведет тебя ко мне самого. Только надежда! Но напрасны были эти надежды.
Прошел ряд нелегких месяцев. Дом опустел. На даче стало тоскливо, как на неубранном поле поздней осенью. Много слез выплакала мать, снова и снова переживая эту недостойную сцену и обиду. Год за годом перебирала она дни твоей жизни, ища тот злосчастный миг, который начал твое отдаление от нее и привел к такому позорному финалу все ее усилия и всю ее любовь к тебе. Ты не приходил…
