К сожалению, посылки блуждали по почтовым инстанциям иной раз две недели. Когда они добирались на Feldpost 406, хлеб — если родным удавалось его раздобыть — зачастую бывал весь покрыт плесенью. Мы обрезали заплесневелые куски, и многие наиболее бедные товарищи еще обгладывали их после нас. То, что не решались съесть и они, подбирали на свалке несчастные боснийцы из 79-го полка.
В порыве раздражения и оскорбленного достоинства мы вздули однажды нашего товарища, абитуриента Рихтера из Праги, который последовал их примеру. Уж очень мы обозлились!
После восьми часов вечера Газибара наконец уходил в город, измучив нас на прощанье осмотром винтовок, штыков и чемоданов. Жалкий остаток вечера был целиком в нашем распоряжении. Мы играли в разные игры, но никто не бывал по-настоящему весел, даже в те редкие дни, когда нас не беспокоил грохот тяжелой артиллерии, доносившийся со стороны реки Сочи.
Чаще всего мы тихонько пели невеселые, тягучие песни. Раздетые, развалясь на тюфяках, мы старались разогнать усталость и напряжение целого дня в этом дружном товарищеском общении. Но приятнее всего было раздеться догола и поливать друг друга водой. Усталость и душевную подавленность словно смывало вместе с потом.
В комнате был один-единственный столик, за ним мы теснились, когда писали письма. Трогательно составленные любовные фразы выменивались здесь на сигареты. Но только на сигареты, хлебом у нас не платил никто. Хлеб нельзя было получить за самое страстное, даже сложенное в стихах письмо. Разве может нищий платить чистым золотом?
Перед сном мы устраивали охоту на клопов. Это бывала кровавая облава! Но усталость от целого дня была такой сильной, что даже прожорливые клопы не могли помешать нам уснуть ночью.
Утром, без четверти пять, нас снова поднимали на ноги, и ежедневное гала-представление в двух отделениях снова начиналось в «цирке Кокрон».
Тоска не оставляла нас. Едва открыв глаза и заслышав брань Газибары, мы содрогались от страха, отвращения, горечи. Изо дня в день все было одинаково мерзким, только море казалось нам все прекраснее.
Все прекраснее.
Понурив головы, мы шагаем на плац.
Когда на шоссе у канавы, около виллы Руфалло и Мирасоле, мы выполняли команду, обращенную к мнимой четвертой группе, Пепичек поделился с нами своей заветной мыслью:
— Ужасно скучно делать упражнения одному, ребята. Я уж думаю, не лучше ли скорее усвоить шагистику, чтобы быть с вами. А что, если все выполнять в замедленном темпе, но вполне правильно? Присоединят меня к вам, как вы думаете, а?
