Не видеть бы и сербов из Краса, высоких, как кипарисы, и отощавших до того, что кажется, будто они гремят костями. Сербы подбирают на свалке отбросы и жадно поедают их. Многие, видимо, здесь по ошибке, они не знали года своего рождения, — мы не раз убеждались в этом, — а полицейские тащили на призывной пункт всех высоких мужчин из горных деревень, не спрашивая о возрасте. Многие из новобранцев седовласы и морщинисты, только выправка горцев делает их похожими на молодых. И все же это старики.
— Links schaut![31]
Капрал хватает непонятливого старика за нос и дергает его влево.
— Подтянись! Брюхо убрать! Natrak![32]
Унтеры бегают перед шеренгой и тычут кулаками в животы. Запуганные рекруты, втягивая животы, выпячивают зады. Унтеры, стоящие с другой стороны, пинают их ногами.
Снова и снова старики путают «rechts»[33] и «links»[34]. Они изо всех сил стараются стоять правильно и попеременно выпячивают то животы, то зады. Все утро их дергают за носы, бьют в живот и пинают в зад. А они стоят, недужные, как истуканы, без души и разумения. Гнетущее зрелище!
При обходе полкового врача мы видели их обнаженные тела. Какое убогое творение природы!
Злющие фельдфебели свирепствуют в казарме, никуда от них не спрячешься. Часто ополченцы сами просятся на фронт, не выдержав лютого обращения.
Наш «gospon»[35] фельдфебель носит на шнурке под мундиром маленькую табличку, на которой написана его фамилия. Когда нужно где-нибудь расписаться, он с этого образца медленно, коряво, черточка за черточкой срисовывает подпись. Таковы эти варвары, избивающие кулаками, сапогами, палками, запугивающие криком и грубейшей руганью исхудавших, красивых горцев. А какое трогательное зрелище, когда горцы стоят в коридоре, перед ящиком со свежей почтой. Шеи их вытянуты в одном направлении и совершенно неподвижны, они похожи на гусей под дождем. Они ждут, пока появится кто-нибудь из грамотных. Тогда их ряд колеблется, и тотчас же следует просьба:
— Gospon frajviliger[36], нет ли там письмеца для Истванича?
— А для Янича?
— А для Янчича?
— А Янчевичу, molim![37]
— Pokorno molim[38], а Янчичевичу? Драгутину Янчичевичу?
Нам становится грустно, когда мы слушаем песню, которую они поют по утрам. Высокий голос заунывно выводит своеобразную незамысловатую мелодию. Песня звучит грустно и красиво, напоминая чем-то печальные песни индейцев в резервациях.
В углу двора, связанные по рукам и ногам, сидят на земле двое горцев. Они пытались бежать домой из маршевой роты. Это бывает сплошь и рядом. Связанные ни с кем не разговаривают и глядят перед собой осоловелыми, бессмысленными глазами.
