И тут мне все открылось. Мама предала меня. Вовсе она не была всезнающей и всевидящей — она просто выслушивала ябеду Ольгу, а потом выходила мне навстречу, дотрагивалась до носа, а я-то ей верила!
Стыд и отвращение обволокли тьмой мою детскую душу. Не стану я просить прощения, я уже совсем забыла свои необдуманные слова, меня огнем жжет мамино предательство, и я пристально смотрю на нее с недетским презрением.
Мама знает, что ответа не добьется, она выкладывает последний козырь.
— Все будет сказано отцу!
Обычно она только угрожала, но на сей раз угрозу выполнила.
Я терпеть не могу, когда папа читает мне нотации, когда буравит меня своими стальными глазами.
— Это правда, что ты обозвала маму грубыми словами?
Я пожимаю плечами. Мне и самой тяжело, что с языка сорвалась невзначай такая грубость.
— Откуда ты об этом узнала? Ты что, сама слышала? — обращается отец к маме.
— Это Ольга бегает на меня жаловаться, — выдавливаю я, — каждый раз обгоняет и ябедничает.
Отец хмурится.
— Мама желает тебе добра, — говорит он не слишком убежденно, — но ябед я не терплю, с ябедами я никогда дружбы не водил и не вожу.
— Заступаешься?
Казалось бы, дело на этом закончилось. Но я так и не смогла простить маме предательства, меня угнетало, что она объединилась против меня с чужой девочкой. Мне было не понять причин их союза, но разочарование мучило меня, и я тяжело переживала случившееся.
Поначалу осторожно, потом со все возрастающим искусством я закидывала маму враньем и вымыслами. И она неизменно попадалась на крючок. Мой нос теперь уже не выдавал меня. Я научилась врать, дерзко глядя маме прямо в глаза. В голове прыгали злобные чертики, они хлопали в ладоши, радовались моей победе и подсказывали все новые и новые выдумки.
Ольга перестала для меня существовать. Она могла сколько угодно прохаживаться мимо нашего садика, прижимая к лицу наглаженный платочек, она была для меня просто пустое место.
— Захочу, буду учиться лучше тебя, — пыталась она навязать мне былую дружбу. Но я не попадалась на провокацию. И на все ее попытки упорно молчала.
А ВДРУГ Я СТАНУ АРТИСТКОЙ?
В школу я ходила неохотно, угрюмое здание нагоняло страх. Коридоры освещались зловещими газовыми горелками, в классы уже провели электричество, и огромные матовые колокола угрожающе висели над нашими головами. Пол был темный, пропитанный чем-то маслянистым, стены — серые, парты — старые, сплошь изрезанные, все в кляксах. Сзади на вешалке висела наша одежка; грязную, промокшую обувь мы не снимали.
